Порнограф
Шрифт:
Потом вижу: телохранители открывают дверцу лимузина. Из салона появляется мой ребенок, я его плохо узнаю, он в новом костюмчике и плаще цвета серебра. Хрупкая девочка из последнего видения?
Проклятье, за новые игрушки и шмотки хотят приобрести её душу? Ну-ну, господа…
Заметив меня, Мария отмахивает рукой, как крылом: сейчас, па! И ждет Александру, неспеша выбирающуюся из авто. Телохранитель передает
Они идут под этим зонтиком, маленькая девочка и женщина, и кажется, дочь и мама, и, кажется, что они не чают друг в друге души, и, кажется, уже поздно и программа SSS введена в действие.
— Па! — улыбается Мария. — Ты весь мокрый, — и, вырвав ладошку из руки «тети», передает свою судьбу мне. — Ты чего, па? У тебя нет зонта?
Я держу её ладошку в своей — нет, господа, у нас есть ещё шанс, быть может, последний, но он есть.
— Как дела, Лопухин? — говорит дама полусвета и смотрит открыто. Она в строгом деловом костюме с гибкой бриллиантовой брошкой $ в петличке. Прости, так получилось. Я проезжала мимо дома Машеньки и встретила её. Да, Мария?.. Мы провели веселое времечко, так?
— Ага, — отвечает ребенок и теребит за руку. — Па, а можно я покатаюсь на карусели?
— Конечно, детка, — улыбается Александра. — Сколько душа твоя пожелает.
После того, как моя дочь оседлала деревянного верблюда и поехал путешествовать вокруг планеты, женщина с брошкой $ попыталась накрыть меня зонтом:
— Простудишься и умрешь, — шутила.
— От этого не умирают, — сказал я, оставаясь под дождем. — Кстати, почему меня еще… того…
— Могли, Ваня, да скажи спасибо мне.
— Спасибо.
— Я — сука, да не до такой степени, чтобы забывать доброе и хорошее.
— Я не убиваю женщин, но тебя…
— А за что, Ванюха? — искренне рассмеялась. — Ты сам влип в эту историю и меня затащил в нее, как в койку.
— В койку затащила ты.
— Какая теперь разница, — отмахнулась. — Не получилась у меня жизнь с народом, не получилась. А потом: ставки слишком были высоки, Лопухин. Ты понимаешь, о чем я?
— Ставка — жизнь, — не без патетики проговорил.
— И это тоже, — и протянула руку в декоративно-матерчатой перчатке. Будь добр, дискетку. А то могу забыть… «Гейм-бой» вот забыли с Машей. — И отмахнула дочери на карусели. — Смешной ребеночек.
— А
— Ты тоже, дорогой, — и жестом призвав телохранителя, передала кусок пластмассы. — Прости, проверим. Какой пароль?
— Не скажу.
— Лопухин!
— Ну, $.
— Отлично.
Я не выдержал и пока у машин происходила производственная суета, я заметил, что она, Александра права, назвав себя сукой. Она сука, всем сукам сука. Выдающаяся сука всех времен и народностей. И что же? Не обиделась победители не обижаются? Зачем? Это мелко, это недостойно. Улыбалась мне и целеустремленно ждала ответа — и получила его утвердительным кивком головы охранителя её блядско-прекрасного тела, протравленного клеймом $.
— Ну, вот и все, Лопухин. Прощай.
Я молчал и смотрел на нее. Мне очень хотелось стереть победную ухмылочку с её холенного красивого лица. Или ударом. Или признанием, что все знаю о программе $ и меня ничто не остановит.
Я учту ошибку и найду возможность отправить Марию на необитаемый остров. Вместе с её подружкой Юлечкой Титовой, с тремя своими бывшими женами, тещей, бронетанковым тестем, котом и догом, и многими другими, нуждающимися в защите. Я их отправлю, а сам останусь. Отступать дальше некуда. И терять нечего. Здесь начинается и кончается моя Родина. И я её буду отстаивать, как и свою душу. В противном случае, эта жизнь не имеет никакого смысла.
— Прощай, — повторила женщина. И закричала моему ребенку на карусели. — Бай-бай, детка! «Гейм-бой» пришлю, да, деточка!
— Спасибо, не надо, — оскалился я. — Как-нибудь обойдемся без вас, гнидных, как $.
— А это наши дела с ребеночком, миленок, — отступала. — Береги себя, Лопухенок, — мстила и торжествовала.
— Я — Лопухин, — улыбнулся. — Запомни, милая, и передай другим.
И поднял к своему лицу «Nikon». И через перекрестье видоискателя увидел мир, подлежащий уничтожению. Я увидел этот обреченный мир и в нем тех, кто ещё проживал с сознанием своей власти над чужими душами, я это все увидел и нажал кнопку.
И затвор фотоаппарата, где, напомню, не было пленки, щелкнул, как затвор снайперской полуавтоматической винтовки с оптическим прицелом.