Порочная преданность
Шрифт:
— А что потом? — Она смотрит на меня, и я не могу прочесть, что написано в ее глазах. Похоже на надежду, но надежду на что? На ее свободу? На жизнь, которую она планировала прожить самостоятельно, пока ее не заставили вступить в брак ради собственной безопасности — единственное, чего она пыталась избежать? Или надежда на что-то другое, на то, на что я боюсь позволить себе надеяться в ответ?
— Тогда мы… — Я вздохнул. — Мы решим это, когда придет время.
Судя по выражению ее лица, это был не тот ответ, на который она рассчитывала. Но я не уверен, что именно
Я с болью осознаю, что мы в спальне одни. Мы сидим на кровати, под моей рукой мягкое тепло ее ноги, ее рот так близко, что я мог бы наклониться и поцеловать ее так легко. Она тяжело сглатывает, ее горло двигается, как будто она думает о том же самом, и я чувствую прилив горячего, непреодолимого желания при воспоминании о том, как она стояла передо мной на коленях всего несколько дней назад.
Не могу вспомнить, когда я в последний раз хотел чего-то так сильно, как ее.
— Белла. — Ее имя срывается с моих губ прежде, чем я успеваю остановить его, и я чувствую, как она напрягается под моей рукой, но не двигается. Моя вторая рука, кажется, движется сама по себе, поднимаясь, чтобы просунуть палец под ее подбородок, и я приближаю ее рот к своему, ее запах заполняет все мои чувства.
Все мое тело болит от потребности. Я хочу притянуть ее к себе, повалить на кровать и погрузиться в нее до тех пор, пока не почувствую только ее тепло, окутывающее меня. Я чувствую, как пульс пульсирует в моих венах, чувствую, как я чертовски тверд. Но я медленно, нежно прижимаюсь к ее рту, желая, чтобы она тоже поддалась ему. Чтобы она нуждалась в нем так же сильно, как и я.
На краткий миг я чувствую, как она смягчается. Я чувствую, как она наклоняется, как ее рот прижимается к моему, как будто она хочет того же забытья, того же комфорта, так же сильно, как и я.
А потом она отстраняется, ее глаза закрыты, поза жесткая.
— Габриэль…
— Я знаю. — Я приподнимаюсь с кровати, нуждаясь в том, чтобы между нами было расстояние. — Мы договорились.
— Мне жаль. Но если мы… — Она прерывается, ее губы зажаты между зубами, и я знаю, чего она не говорит. Я знаю, потому что это правда.
Если мы начнем снова, то уже не остановимся. Если мы начнем снова, то в конце будет намного тяжелее, если она уйдет.
Но, Господи, помоги мне, именно этого я и хочу. Я хочу, чтобы ее уход казался невозможным.
***
На следующее утро я просыпаюсь рано, оставляя Беллу спать, а сам отправляюсь на пробежку. В отсутствие спортзала моя тренировка сменилась бегом и гимнастикой, которые не приносят мне такого удовольствия, как бокс и тяжелая атлетика. Но сейчас, как никогда, мне кажется важным оставаться в форме.
Когда я возвращаюсь, она уже не лежит в постели. Постель аккуратно заправлена, от нее не осталось и следа, но мне кажется, что я все еще чувствую ее теплый, мыльный запах, когда захожу в комнату. Мой член запульсировал, полутвердый, как и все утро, с тех пор как я проснулся рядом с ней.
Я стал гораздо более знаком со своей рукой, чем когда-либо думал, будучи женатым мужчиной.
Он будет долгим.
К тому времени, как я выхожу, я не совсем удовлетворен, но, по крайней мере, могу думать немного яснее. И это хорошо, потому что, помимо ожидания звонка от Джио с новостями о передвижениях Игоря или о доставке дополнительной охраны, у меня сегодня есть и другие дела, связанные с поместьем.
От одной мысли об этом у меня становится тяжело на сердце, когда я еду на конюшню. Сегодня приедет покупатель, чтобы завершить продажу нескольких скаковых лошадей, и это первый шаг к распродаже поместья, как я и планировал. Но по мере того, как все становится реальнее, легче не становится. Все не так просто.
Покупатель — пожилой мужчина, богатый, с загорелой кожей и копной белых волос, элегантно одетый. С ним его тренер, высокий темноволосый мужчина, который общается со своим боссом по-итальянски, заставляя меня жалеть о том, что я так мало говорю на своем родном языке. Я улавливаю только каждое четвертое слово или около того, и в моем нынешнем настроении это только расстраивает меня еще больше.
Лошадей выводят, проводят с ними тренировки, один из наших сотрудников гоняет их галопом по дорожке, чтобы покупатель и его тренер могли наблюдать за их бегом. После этого тренер осматривает их, проводит руками по ногам, и я вижу одобрение на его лице. В конце концов, сделка подтверждается, и они платят мою цену.
Это должно быть достижением. Но все, что я чувствую, когда договариваюсь о дате, когда они приедут и заберут лошадей, это все та же тяжесть в груди. Чувство, что я не должен продавать наследие своей семьи, что я что-то теряю, а не приобретаю.
Но я уже принял решение.
Когда все это закончится, я увезу свою семью обратно в Нью-Йорк, в новый дом, чтобы начать все с чистого листа в месте, которое знакомо моим детям. Я не могу сосредоточиться на этом месте так, как оно того заслуживает, и… Моя грудь сжимается, когда я смотрю, как покупатель уезжает, и думаю о том, какой будет реакция Беллы, когда она узнает, что я продаю. Я до сих пор не сказал ей. Слишком много всего было хаотичного и эмоционального, и я не хотел усугублять это. Особенно когда она так много сделала для виллы.
Невозможно не замечать, как сильно она любит свое занятие. Как счастлива она от этой работы. Даже если она думает, что я не замечаю, я видел, как она влюбляется в этот дом прямо на глазах.
Ты можешь остаться. Вся семья может остаться. Эта мысль зародилась в моей голове, когда я стоял там, вдыхая чистый деревенский воздух, а теплое солнце падало мне на плечи. Если Белла будет относиться ко мне так же, как я к ней, если мы сможем стать настоящей семьей — мы четверо…