Порочная

Ловелл Л. П.

— С таким же успехом можешь убить меня, — говорит он с усмешкой.

С преувеличенным вздохом Камилла соскальзывает со стола и садится к нему на колени.

— Ах, Марио. Такой негативный, — она проводит пальцем по его подбородку, приближая губы к его уху. — Мы не хотим убивать тебя. Просто имя. Никто и никогда не узнает, что это был ты.

Его челюсть сжимается, но глаза темнеют под воздействием непреодолимой силы, которой является Камилла. Он хочет её и ненавидит это.

Я бросаю взгляд в сторону его стола, замечая фотографию его семьи в рамке.

— Какая милая семейка, — говорю я с ухмылкой.

Его ноздри раздуваются, а челюсть напрягается, когда он качает головой.

— Нет! — он пытается подняться на ноги. Камилла хватает его за горло, сжимая так сильно, что его глаза расширяются, и он замирает в кресле.

— Так ненавижу убивать детей, — говорит она, отпуская его и крестясь. Марио кашляет и потирает горло.

— Марио, в чём заключается твоя преданность? — спрашиваю я, в последний раз затягиваясь сигарой, прежде чем затушить её о его бедро. Он стонет и ругается, его глаза горят, когда он смотрит на меня. — Она принадлежит Всаднику или твоей собственной плоти и крови?

— Я не могу сказать тебе того, чего не знаю!

— Милый, мне становится скучно, — Камилла вскакивает на ноги, открывает ящики стола и роется в них.

Меня это раздражает. Насколько тупым он меня считает?

— Ты оскорбляешь мой интеллект, Марио.

Камилла оборачивается с ножом для вскрытия писем в руке и широкой улыбкой на губах.

— Это просто невежливо, Марио. — Она вонзает нож ему в бедро, и из его горла вырывается мучительный крик. Она поворачивается ко мне. — Это вызывает у меня ностальгию, — шепчет она, проводя пальцами по моему галстуку.

Я ухмыляюсь и беру её за подбородок, запрокидывая её голову назад.

— Ах, моя Красивая… нож для вскрытия писем гораздо лучше смотрится на твоём бедре.

Я достаю из кармана зажигалку, щелкаю кремнём и машу пламенем перед лицом Марио.

— Маленькая кошечка любит огонь. Однажды я наблюдал, как она обмакнула тряпку в керосин и засунула её мужчине в глотку, — я ухмыляюсь. — Задохнуться в огне, должно быть, один из самых ужасных способов умереть, — я протягиваю ей зажигалку, и её лицо озаряется, как у ребёнка на Рождество. — Представь, как весело она могла бы провести время с твоей семьёй, и будь уверен, я бы заставил тебя посмотреть, — мой телефон жужжит в кармане, и я достаю его с довольной улыбкой. — Ну что ж, — я поворачиваю телефон так, чтобы он мог видеть экран. — Один из моих людей только что прислал твой адрес, и они ждут моего приказа… — я отталкиваюсь от стола и наклоняюсь к нему поближе. — Скажи мне, где его найти.

— Я не знаю! — выпаливает он, его голос граничит с истерикой. — Я просто доставляю деньги наличными раз в неделю!

— Куда?

— На склад в Бруклине.

Я со стоном закрываю глаза, стискивая зубы.

— В Бруклине сотня складов.

— Я дам вам адрес, но вы получили его не от меня. Пожалуйста. Он убьёт меня.

— Очень хорошо, — я беру со стола блокнот и ручку и бросаю ему. — И напиши разборчиво. — Мужчина нацарапывает адрес на бумаге, его рука заметно дрожит. Я беру у него блокнот и перечитываю адрес, нацарапанный синими чернилами. — Когда? — я спрашиваю.

— В четыре часа дня. Каждую пятницу.

Завтра, пятница, какая удача, а это значит, что я должен терпеть этот город всего двадцать четыре часа. Я печатаю сообщение,

в котором приказываю своим людям взять одного из его детей в качестве залога.

— Ты сделаешь всё как обычно, — я выгибаю бровь. — Мы только что забрали одного из твоих детей. Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово о том, что видел меня, что я ищу Всадника — твоя семья будет убита.

— Если я скажу ему, что рассказал вам об этом, я покойник, — говорит он дрожащим голосом. — Пожалуйста, не причиняйте вреда моим детям. Они невиновны.

— Ах, — улыбаюсь я, складывая листок и надёжно засовывая его в карман. — Мольбы о пощаде невинных — это музыка для моих ушей.

— Что ж, это не оправдало надежд, — говорит Камилла, подходя ко мне и засовывая зажигалку в лифчик. Я приподнимаю бровь, глядя на неё, но она игнорирует меня, поправляя мой галстук.

Я киваю Борису, когда мы входим в холл. Он и оба охранника идут на шаг позади нас. Свист метро внизу и толпы мужчин в костюмах подхватывают нас, когда мы выходим на тротуар. Густой воздух почти душит меня, и я тянусь к руке Камиллы.

— Куда идём теперь? — спрашивает она.

— В мой пентхаус.

Толпы людей окружают лимузин, припаркованный на обочине улицы. Я отгоняю толпу, когда Борис открывает дверь.

Камилла криво улыбается мне, когда мы забираемся внутрь.

— У тебя пентхаус в городе, который ты ненавидишь?

— Я никогда не говорил, что ненавижу его.

Она приподнимает брови.

— Тебе и не нужно было этого делать. Здесь всё, что ты ненавидишь, собранное в одном месте, Ронан.

Моя маленькая кошечка такая наблюдательная.

Глава 28

КАМИЛЛА

Я вхожу в нью-йоркский пентхаус Ронана, и мне приходится поднять свою челюсть с пола. Это потрясающе. Чистый белый мрамор, винтовая лестница, ведущая на верхний уровень. Огромное жилое пространство окружено окнами от пола до потолка, из которых открывается прекрасный вид на Центральный парк и массивные небоскрёбы, уходящие в небо.

Я прижимаю ладонь к стеклу, любуясь прекрасным городом. Тяжёлые, сдавленные рыдания ребёнка отвлекают меня от моего восхищения, и я хмурюсь, поворачиваясь в направлении ужасного звука. Один из людей Ронана спускается по лестнице с маленькой девочкой, перекинутой через его плечо. Он достигает нижней ступеньки и опускает ребёнка на землю, отступая назад, как будто она обожгла его.

На вид ей не больше четырёх, на голове тёмные локоны, торчащие во все стороны. Она шмыгает носом, потирая глаза маленькими кулачками.

— Не плачь, pequeno (прим. испанский — малышка), — мягко говорю я. Она опускает руки и застенчиво смотрит на меня. Я подхожу к ней и опускаюсь на корточки. — Как тебя зовут?

— Рози, — говорит она сквозь слёзы.

— Привет, Рози. Я Камилла.

Я провожу большими пальцами у неё под глазами, вытирая слёзы. Я знаю, почему она у Ронана. Я приказывала забирать детей и даже убивать их за грехи их родителей, но это не то, что мне нравится. Я бы никогда в этом не призналась, но дети — это в некотором роде моя слабость. Возможно, именно поэтому я так легко приказываю использовать их по мере необходимости. Я осознаю свою слабость и поэтому чрезмерно компенсирую её.