Порочный круг
Шрифт:
Что же, я ведь сказал «почти всему на свете», следовательно, мне попалось исключение, которое только подтверждает правило.
Громилы наступали. За их спинами виднелась пустая в обоих направлениях улица: да, помощи ждать бесполезно, нужно взять себя в руки и организовать хоть какое-то сопротивление! Однако нападавшие действовали куда быстрее и ловчее, чем я предполагал. Сойдя с дорожки, они рассредоточились, и я уже не мог следить за обоими одновременно. Чтобы не зажали в тиски, я попятился, но закрытые ворота оставляли всего два шага на отступление. Я то и дело поглядывал на
Швырнув меня на ворота, он надавил мне плечом на грудь, да так сильно, что сбил дыхание. Подавившись воздухом, я безвольно соскользнул на покрытую трещинами мостовую и не успел пошевелиться, как громилы бросились в атаку. Двигаться, ерзать, вертеться — пусть нож запутается в складках шинели или войдет косо и не повредит жизненно важные органы, которыми столь щедро наделила природа. Но удара почему-то не последовало. Я продолжал ерзать, и парень с ножом чуть не упал на своего напарника — так бешено мы крутились на холодных мокрых камнях.
Парень с ножом выругался, и в тот момент какой-то предмет, выпавший из его или из моего кармана, с лязгом ударился о ворота и покатился по мостовой. Я ткнул локтем в горло нападавшего. Но там были не мышцы, а стальные провода, и любой удар превращался в мелкий раздражитель. Чтобы я не отвлекался, громила отвесил пару пощечин, а затем еще одну чисто для удовольствия, после чего его бровастый напарник вцепился мне в шею огромной ручищей и без малейшего сопротивления поставил на ноги. Однако во время бешеного рывка я сумел нащупать и поднять короткий металлический цилиндр, упавший рядом со мной.
Гулливер оказался еще выше, чем я предполагал. Меня оторвали от земли; я задыхался скорее под тяжестью своего веса, чем под давлением сжимающихся вокруг горла пальцев. Грубое массивное лицо приблизилось: очень крупный рот и неимоверное количество зубов.
— По, остановись! — рявкнул громила с ножом. — Ты его убьешь!
Голосище низкий и сиплый: создавалось впечатление, что с каждым словом парень изрыгает бритвенные лезвия.
— Я думал, так и надо, — прогудел Гулливер.
Со стиснутым горлом дышать я практически не мог, однако, уловив отвратительный горячий запах изо рта Гулливера, невольно оценил преимущества своего положения.
— Немедленно поставь его на землю! Когда придет время убивать, я скажу.
Зарычав, Гулливер опустил руку на сантиметр, и мои ноги коснулись мостовой.
Сморщившись от напряжения, громила с ножом регулировал высоту руки своего напарника: чуть ниже, на полмиллиметра выше, чтобы я и не задохнулся, и дрыгаться не посмел. Ни дать ни взять стоматолог, устанавливающий кресло в оптимальном положении. Такое сравнение мне совсем не понравилось.
Внешность, конечно, обманчива, но парень был редкостным уродом. В отличие от своего бровастого дружка он не источал грубую физическую силу, но с лицом, точнее, с его пропорциями, явно произошло что-то непоправимое: челюсть казалась слишком длинной, а глаза — посаженными чересчур низко. Создавалось впечатление, что устав от такого лица, предыдущий
— А теперь поговорим. — Голос громилы напоминал утробный рокот.
— С-слушаю… в-вас, — невнятно пробормотал я: ублюдок Гулливер рассек мне губу.
— Да, правильно, слушай. Меня зовут Цукер, моего друга — По. Кастор, хочу кое-что тебе сообщить. Ты моему другу не нравишься, и он мечтает порвать тебе горло.
— Очень… жаль, — выдавил я.
— Да уж, жаль, — склонившись к моему уху, прошипел Цукер. Из его рта тоже пахло отвратительной кислятиной. Ну почему мне постоянно угрожают личности, пренебрегающие элементарными правилами личной гигиены?!
— Знаешь, по какой причине он хочет разорвать тебе горло?
— Понятия не имею, — прохрипел я.
— Конечно, не имеешь, — согласился громила. — Но я объясню. Ты якшаешься со всяким сбродом, продаешь себя направо и налево, набиваешься на неприятности.
Удивительно, но именно тогда я пришел к выводу, что у меня есть шанс. По какой-то причине этот придурок не хотел меня убивать, ну, как минимум, пока не прочитает нравоучительную лекцию и, возможно, не выпорет. Если это нежелание подорвет его решимость в тот момент, когда он со своим высоченным дружком соберется меня порвать, я получу ничтожный шанс когда-нибудь рассмеяться, вспоминая маленькое происшествие в парке.
Так или иначе, ни на один пункт обвинения я ответить не мог, потому что ладонь Гулливера — ах да, его же зовут По! — до сих пор сминала мою трахею. Сообразив, в чем дело, Цукер начальственно коснулся его запястья, и тот немного ослабил хватку.
— Ну, — я сглотнул и болезненно поморщился, — ес-сли об-бъясните, к-кого именно с-считаете с-сбродом, я пос-ста-раюсь об-бходить их с-стороной. — Я заикался и шепелявил куда сильнее, чем заставляла рассеченная губа, а под занавес даже выпустил струйку кровавой слюны: пусть думают, что я совсем плох.
— Неужели я расслышал нотки сарказма? — Цукер махнул ножом прямо перед моим носом. Двухцветный блеск острия подсказывал: нож любовно затачивали несколько часов, а напоследок вычистили и отполировали каким-то средством. Вероятно, я даже не почувствую, как в меня входит лезвие. — Ты не представляешь, насколько неуместен в данный момент сарказм. Сейчас твоим девизом должны быть покорность, раскаяние и готовность к сотрудничеству. На меньшее мы не согласны.
Я смиренно поднял руки.
— У меня ведь просто работа, так же как у вас! Серьезные угрозы совершенно ни к чему.
— Так же, как у меня? — Видимо, сравнение Цукеру не понравилось. — Как у меня? Повтори еще раз, и я вырву твой поганый язык!
Сначала мне почудилось, что злость — это маскировка под садиста, но блеск в темных глазах вовсе не был фальшивым. Я задел за живое, и громила жаждал ответить тем же. Отлично, еще одно очко в мою пользу: раз он злится, значит, склонен к неразумным опрометчивым решениям и, когда я сделаю ход, может неправильно его истолковать и запутаться. К несчастью, он также может сдержать слово и вырвать мне язык, так что я балансировал на краю пропасти.