Порочный миллиардер
Шрифт:
Но он ничего не мог поделать, когда тонкие руки Грейс обвились вокруг его талии, и она положила свою цвета абрикоса голову ему на грудь.
Он замер, потому что почувствовал, как электрический разряд оживил все его нервные окончания. Ее тело было очень теплым, его прикосновение к ее нежному телу отдавалось в нем эхом, как нота в Камертоне.
Блядь. Что это за дерьмо?
Его первым побуждением было оттолкнуть ее, но он не мог сделать этого, не причинив ей боли. Все, что он мог сделать, это стоять там, пока она обнимала его, а часть его самого, которую, как он считал хорошо контролирует, каким-то образом
– Спасибо, Лукас, - пробормотала она.
– Не знаю, почему ты передумал, но я так рада, что ты это сделал.
Он тоже не знал, почему передумал, но в одном был уверен: она должна перестать его обнимать. Немедленно.
Грейс подняла голову и посмотрела на него, ее сочные губы изогнулись в улыбке, которая не должна была затронуть его, и все же он не мог отвести от нее взгляда. На секунду она просто улыбнулась, в глубине ее глаз блеснул завораживающий золотистый цвет. Затем она моргнула, щеки ее порозовели, и она резко отпустила его, отступив от него так быстро, что чуть не споткнулась.
Он уставился на нее. Что, черт возьми, это было? О, он получил кучу объятий. Ему это не понравилось, но он понимал. Но то, как она отпустила его? Так быстро и так внезапно? Этого он не понял. Не тогда, когда он не двигался и даже не сказал ни слова. Впрочем, с какой стати ему ломать над этим голову, оставалось только гадать. Главное, что она его отпустила.
Она отвернулась, прежде чем он успел что-то сказать, и направилась туда, где он оставил все ее художественные принадлежности.
– В любом случае, - сказала она, как будто продолжая историю, которую только что рассказывала.
– Я ценю это. Ты даже не представляешь, насколько. Не могу поверить, что ты забрал все мои кисти и краски.
Ему внезапно стало жарко, что было странно, так как он поддерживал температуру в квартире на уровне шестидесяти восьми градусов. Господи, он не помнил, когда в последний раз ему было жарко или холодно. Не обращать внимания на физические неудобства было его второй натурой, так что сейчас он их не должен был чувствовать.
– Положи их куда хочешь, - коротко сказал он, поворачиваясь к лестнице, ведущей на верхний этаж, в ванную.
– Я собираюсь принять душ, - ему определенно нужна была холодная вода. Или тяжелая тренировка, а потом холодный душ.
Ничто так не помогало ему сосредоточиться, как чрезмерная физическая активность.
И это не было отступлением. Нисколько.
Грейс могла бы что-нибудь сказать, но он не стал дожидаться ответа, поднялся по лестнице, достал телефон и связался с другим сотрудником, чтобы организовать доставку необходимых вещей. Он не мог припомнить, когда в последний здесь был, и, хотя содержал его в хорошем состоянии, раз в месяц приходила экономка, чтобы проветрить и почистить, в шкафах не было еды. Грейс явно нужно было поесть.
Когда он закончил с доставкой продуктов, на экране во второй раз за день появился номер Вэна, но Лукас не ответил раньше и не ответил сейчас. Его брат может подождать. Ему надо было кое-что сделать.
Тренажерный зал в квартире был настолько высококвалифицированным, насколько он мог сделать его, все стандартные тренажеры
Это помогло. Отчасти.
Но через полтора часа, когда его мышцы уже кричали, он все еще ощущал прикосновение хрупкого тела Грейс, поэтому повернулся к своему любимому тренажеру. Тот, который он использовал, когда ему нужно было выпустить пар и он не мог проехаться на своем байке. Боксерская груша.
Туго натянув на руки боксерские перчатки, он прямо набросился на нее, каждый удар сопровождался глухим стуком, раскачивая на цепи мешок.
По спине струился пот, а в ушах стучал ритм сердца.
Много лет назад, после инцидента с конюшнями, о котором он старался не думать, приемный отец сказал ему, что ему нужен выход для всех опасных эмоций, которые кипели внутри него. Что, хоть он и должен контролировать себя, иногда этого недостаточно. Иногда ему нужно было что-то с ними сделать, выпустить их безопасным способом. Для Лукаса это означало скакать на самой вредной, самой злобной из лошадей по всем горным тропам, скакать быстро, пока и человек, и лошадь не покрылись бы потом. Убедиться, что все эти ужасные эмоции полностью исчезли, ярость, горе и вина, пока он не освободится. Но иногда это не срабатывало, и тогда оставалось только взять ружье и практиковаться в стрельбе по консервным банкам. Это помогало собраться ему, как ничто другое, все фокусировалось до цели и его пальца на спусковом крючке, видя, насколько точно он может попасть. Это было похоже на медитацию.
Когда он, наконец, стал достаточно взрослым, чтобы записаться в армию, он без колебаний, как и его старший брат, подал заявку на обучение в морские котики. Это было тяжело, жестоко, и он наслаждался каждой секундой, наслаждаясь дисциплиной, которая требовалась, наслаждаясь тем, как она давила на него и умственно, и физически. Он закончил обучение с лучшими результатами за последние пять лет, даже лучше, чем Вэн. Но он отказался от командного поста, направившись прямиком на снайперскую подготовку. Ему нужны были сосредоточенность и дисциплина, необходимые снайперу, и он не хотел делать ничего другого. И он до сих пор не хотел.
Он нанес еще один удар по мешку и почувствовал покалывание в затылке.
Безумие, что он так остро ощущает ее присутствие, даже здесь, даже когда выбивает дерьмо из мешка перед собой. Тем не менее, он чувствовал.
– Извини, что прерываю, но у меня вопрос, - тихо сказала Грейс, стоя в дверях.
Он не поднял глаз, сосредоточившись на груше, отведя руку, чтобы сделать еще один хук левой.
– В чем дело?
– Как ты узнал? Я имею в виду о Гриффине?
Не было никаких причин не говорить ей.
– Мой отец умер две недели назад, - сказал он ровным голосом.
– он оставил мне письмо. И файл, который включал информацию, которую я показал тебе на телефоне, фотографии, финансовые выписки, переписку, - Лукас нанес еще один удар по груше, и пустота внутри него отозвалась эхом, когда он ударил кулаком по тяжелому брезенту. Он ничего не почувствовал, узнав о смерти Ноя, и это не изменилось. Старику было на него наплевать, и это чувство было взаимным.
– В письме говорилось, что ты в опасности и что я должен защитить тебя.