Порог между мирами
Шрифт:
– Шутишь? — Он угрюмо посмотрел на Хэдли. — Интересно, что это значит? И что было у них на уме?
– Кого это волнует? — бросил Хэдли. — Я отсюда сматываюсь.
– А я — нет, — медленно ответил Петель, после чего продолжил писать, преисполненный мрачных предчувствий.
Когда Леон Тэрпин, глава «Земных разработок», услышал о синантропах, он схватился за голову.
«О каких новых промышленных технологиях может идти речь? У этих первобытных людей нет ничего с технологической точки зрения. Одни каменные топоры, — разочарованно размышлял Тэрпин. — Значит,
Но Тэрпину хотелось большего. У этих обезьян явно имеется что-то еще. Мысли его вернулись к «Пчелиной матке». «Ведь им все-таки удалось ее сбить, — подумал он, — и мы до сих пор не понимаем, как это у них получилось».
Сидевший напротив Дон Стэнли беспокойно пошевелился.
– Если хотите увидеться с тем синантропом, которого мы привезли, — Биллом Смитом, как его называет машина-переводчик…
– Если мне захочется увидеть синантропа, я загляну в Британскую энциклопедию. Именно там они должны находиться, Стэнли, а не разгуливать по Земле, словно она их собственность. Впрочем, с этим ничего уже не поделаешь. — Он взял лежавшее на столе письмо. — Вот молодая пара, Арт и Рэчел Чаффи. Они собираются эмигрировать. Первые смельчаки. Почему бы и нет? Позвони им, пусть приезжают. Отправим их на ту сторону.
Он подвинул письмо к Стэнли.
– Я должен им объяснить, какому риску они подвергаются?
Тэрпин пожал плечами.
– Это не наша проблема. Пусть станут первопроходцами. От колонистов ждут смелости и твердости духа. Такими чертами отличались первые поселенцы в двадцатом веке, когда мы впервые начали высаживаться на других планетах. То, что предлагается им сейчас, ничем не хуже, а в некотором смысле даже лучше.
– Вы правы, мистер Тэрпин.
Стэнли сложил письмо и спрятал в карман. На столе зазвонил интерком.
– Мистер Тэрпин, пришел чиновник из Департамента общественного благосостояния, некто Томас Розенфельд, уполномоченный департамента.
«Человек из правительства, — подумал Тэрпин. — Крупная шишка. Один из тех, кто творит политику».
– Пусть войдет, — сказал он в микрофон и повернулся к Стэнли: — Догадываешься, о чем пойдет речь?
– О гибах, — сказал Стэнли.
– Сказать ему или нет? Никак не могу решить, — пробормотал Тэрпин.
Известие о синантропах вскоре должно было стать достоянием гласности, такое невозможно долго держать в тайне. Но пока об открытии нового мира знали немногие. Исследовательская группа только вернулась, а пресса еще не успела раструбить о результатах. Скорее всего, Розенфельд ничего не знает, и с ним можно вести себя соответствующим образом.
В кабинет, улыбаясь, вошел высокий рыжеволосый хорошо одетый человек.
– Мистер Тэрпин? Очень приятно. Президент Шварц попросил, чтобы я заглянул к вам побеседовать. Это подлинный Рамон Кадис на стене позади вас? — Розенфельд подошел ближе, разглядывая картину. — Белое на белом, лучший период его творчества.
– Я бы подарил вам эту картину, но мне самому она досталась в качестве
Старик откровенно лгал, но какой смысл просто ради соблюдения правил этикета отдавать кому-то ценный шедевр? Никакого смысла.
– Как там ваш дефектный скатлер? — спросил Розенфельд. — Неисправность все еще не устранили? Нас это очень интересует. Мы внимательно следили за происходящим еще до выступления Джима Брискина… Президент Шварц удивительно быстро, даже для него, сообщил, какие выгоды можно извлечь из этого открытия. Не думаю, что кто-либо в состоянии принимать столь действенные решения, как он.
Слова Розенфельда прозвучали несколько странно, если учесть, что Шварц никоим образом не мог знать об открытии до выступления Брискина. Однако Тэрпин не возражал. «Политика есть политика», — подумал он.
– Сколько усыпленных лежат в правительственных хранилищах, мистер Розенфельд? — вдруг спросил Дон Стэнли.
– Извольте, — сухо сказал Розенфельд, — обычно приводится цифра в семьдесят миллионов. Хотя на самом деле их около ста миллионов.
На лице уполномоченного появилась странная улыбка, больше похожая на гримасу.
– Немало, — присвистнул Стэнли.
– Да, согласен, — кивнул Розенфельд. — Между нами, это головная боль номер один для Вашингтона. Как вам известно, наша администрация получила эту проблему в наследство от предыдущей.
– Вы хотите, чтобы мы разместили сто миллионов гибов на той Земле? — прямо спросил Тэрпин, устав от формальностей.
– Если ситуация такова, что…
– Мы можем это сделать, — сказал Тэрпин. — Но, как вы понимаете, наша роль будет чисто технической. Мы предоставим средства для того, чтобы переправить их на другую сторону, но не даем никакой гарантии относительно условий, в которых они окажутся. Мы не антропологи или социологи и не беремся дать оценку чуждой среде обитания.
– Это понятно, — согласился Розенфельд. — Никто и не требует от вас заботиться об эмигрантах. Вы должны лишь переправить их на другую сторону. Остальное уже их дело. Правительство тоже не дает никакой гарантии. Если кому-то из колонистов не понравится чужой мир, он может вернуться.
«Значит, Шварца не волнует, что случится с людьми после эмиграции, — с горечью подумал Тэрпин. — Президент желает лишь освободить хранилища и ликвидировать связанные с ними гигантские расходы».
– Что касается стоимости… — начал Тэрпин.
– Мы подготовили проект договора, — сказал Розенфельд, роясь в папке. — Определили стоимость транспортировки одного человека, а затем сделали общий расчет, основываясь на численности в сто миллионов. Мы полагаем, что эта сумма должна вас устроить.
Он подал документ Тэрпину и сел.
Старик побледнел, увидев цифру. Дон Стэнли подошел к шефу, бросил взгляд на расчеты, после чего откашлялся и сдавленно проговорил:
– Это очень серьезная сумма, мистер Розенфельд.
– Ну так и проблема не менее серьезная, — сказал уполномоченный.
– Вы действительно готовы заплатить такие деньги за ее решение? — спросил Тэрпин, глядя на представителя правительства.
– Расходы, которые несет наш департамент… — Розенфельд сделал неопределенный жест. — Скажем прямо, они несоизмеримы.