Порог
Шрифт:
Тоня одевается и идет по тропинке вверх. А он все стоит. Это даже лучше, что он не ушел. По крайней мере, она выскажет ему то, что она о нем думает. Скажет, что он нахал… Нет, ни к чему это. Лучше она пройдет мимо и бросит небрежно что-нибудь насмешливо-едкое.
Вот он рядом. Они стоят лицом к лицу. Он широкоплечий, с большими грубыми руками. Лицо обветренное, губастое. А глаза неожиданные — словно другого человека: голубые, по-детски добрые, даже ласковые.
— Ну как? — спрашивает Тоня. — Глаза
— Нет! — Губы парня расползаются в глупую улыбку. Тоня насмешливо щурится.
— Интересно?
— А то нет…
— Что ж интересного?
— Чудное дело — девка ты, а плаваешь ровно мужик.
Тоне приятно слышать это.
На голове у него старая милицейская фуражка с красным околышем, сапоги только что смазаны дегтем, в руках узда.
— Закалела небось?
— Нисколько.
Он проводит жестким пальцем по Тониной руке выше локтя.
— А кожа-то вон в мурашах.
— Это от ветра.
— Скажешь тоже…
— Ты коня ищешь?
— Чалого, язви его. Не видела?
— Нет, не видела.
— Он конь добрый, а хуже порченого. Чуть упустил — он прямиком через бор и в леспромхоз. Он оттуда купленный. К своему месту его тянет. А на том месте теперь пусто, никого нет. Я объяснял ему, он ни в какую.
— Ты что же, с лошадьми разговариваешь? И они тебя понимают?
— А как же? Не каждая, конечно. Которых сам вырастил — те понимают. Не все, ясное дело, а свое доступное. А Чалый — он дурной…
— Нет, не видела. Ну, что ж, иди ищи.
Тоня уходит домой. Парень — в лес. Тоня идет и улыбается. Смешная встреча. И даже некому о ней рассказать.
А вдруг, пока она купалась, приехал Борис? Тоня ускоряет шаг. Вот их дом, крыльцо. Скорее. Дверь. Кухня.
— Борис?
Никто не откликается.
9
В Тонином восьмом классное собрание. В распахнутые окна льется свежий воздух, он напитан запахом обмытой дождем хвои и вянущих трав. В комнате еле уловимый шорох — это дождевые капли скатываются по листьям берез. На учительском столе букет цветов в стеклянной литровой банке. Несколько лепестков упали на раскрытый классный журнал.
Ведет собрание Сеня Зяблов. Ребята выбрали его председателем, должно быть, из озорства. Он не соглашался, отнекивался, но демократия есть демократия. Пришлось подчиниться. Собрание он вести не умеет. Страшно смущается и все время смотрит на Тоню. А она, словно не понимает его умоляющих взглядов, сидит, как ни в чем не бывало, за последней партой.
Сеня покоряется своей участи, вздыхает.
— Вопрос один: надо выбрать старосту.
Девчата кричат:
— Мамылина!
Мальчишки протестуют:
— Хватит! Надоел!
— Тихоня!
Мамылин спокоен. Словно не
— Не обязательно одну кандидатуру, — напоминает Тоня.
— Копейку! — предлагает кто-то.
Сеня пишет на доске: «Мамылин» и ниже «Копейка». И снова выкрики:
— Двушку.
— Трешку!
В классе хохот, шум. В двери заглядывает Хмелев.
— У вас что? Вече?
— Старосту выбираем, — объясняет Тоня.
— Ну, ну, — кивает он. — Только в окна никого не выбрасывайте.
Опять хохот.
— А кто же Копейка? — спрашивает Тоня. — У нас в классе такой фамилии нет.
Зарепкин кричит с места:
— Это Надийка Тухватуллина. Да кто ее слушать будет?
Надия поворачивает к нему раскрасневшееся лицо.
— Попробуй, не послушай!
— А что ты мне, например, сделаешь?
Надия поднимает сжатый кулачок.
— Бить буду.
Класс хохочет, но голосует за нее почти единогласно.
— И еще вопрос, — говорит Тоня. — Надо придумать название для нашей сатирической стенгазеты. Будем выпускать?
— Будем.
— Еж!
— Перец!
— Звонок…
Генка предлагает:
— Бормашина.
— А что это такое? — спрашивает Миша Копылов.
— А это штука, которой зубы сверлят. Больные…
— Бр!
— Пусть «Бормашина»!..
Собрание закончено. Сеня облегченно вздыхает и вытирает рукавом вспотевший лоб.
Из открытого окна доносится плеск дождя. Монотонный, усыпляющий. Домой идти Тоне не хочется. Дома пусто.
10
Дверь неслышно открывается, и, скрипя новыми ботинками, в учительскую входит инспектор РОНО Евский. Тоня его немного знает. Раза два он заходил в ту школу, где она прежде работала. Он уже тогда не понравился ей. Она старалась не попадаться ему на глаза и молила судьбу, чтобы он не пошел на ее урок. Затем она видела его на учительских конференциях.
С прошлого года Евский нисколько не изменился. По-прежнему весь коричневый — и костюм, и лицо в резких морщинах, и сухие руки с длинными пальцами. Евский невнятно здоровается:
— Р… ас… сс… те.
Тоня неожиданно встает по студенческой привычке.
— Здравствуйте.
Зарепкина оборачивается радостно:
— Викентий Борисович! Давненько ж вы к нам не заглядывали. Как здоровье?
— Здоровье?..
Евский хмурится. Ему не хочется говорить о здоровье. Он идет к окну, недовольно закрывает створки и углубляется в расписание. Нос у него тонкий, с бороздкой на конце, и, когда Евский читает, ноздри шевелятся, словно он принюхивается. Затем что-то пишет в записной книжке. Поворачивается к Тоне.