Порох из драконьих костей

Пузий Владимир Константинович

Глава седьмая. Большие скидки

— Голос у тебя какой-то странный, — сказал Стефан-Николай. — Проблемы?

— Не дождётесь, — отозвалась Марта, может, слегка резковато.

Интересно, подумала, — то, что я собираюсь уволиться нафиг из Инкубатора, это проблемы? Или их решение?

Штоцу она ничего не сказала, с вредами своё отработала и даже с Паулем, кажется, вела себя нормально. Но для себя всё решила. Виноват он там или нет, а присматривать за егеревым отродьем — это уж увольте! Надо в буквальном смысле — пожалуйста, валяйте в буквальном.

Самое обидное, что ведь Штоц не поймёт. Сл о ва не скажет, но

огорчится, это уж наверняка. Слишком хорошо думает о других. По себе судит. А Марта — не Штоц! И не надо ждать от неё смирения или там, блин, прощения! Не надо!

Проблема — да, проблема! — заключалась, однако, в том, что с деньгами тогда наступит полный крандец. Если б хоть Губатый не спалился… или они не пообещали господину Клеменсу избавиться от костей…

Но Губатый спалился, и они пообещали. Всё, точка. Думать не о чем.

— Ты сейчас где? — аккуратно спросил Стефан-Николай.

— На кладбище, — ответила Марта. — Как и договаривались, иду к Кирпичам. А вы что?.. вы вообще на месте хоть?

— Тут такое дело, — сказал Стефан-Николай. — Облом-с. Непруха.

— Только не говори, что рыбки снова передохли и Жаба послала вас за следующей порцией!

— Передохли — да, но за порцией нас никто не посылал. Так что я даже успел вытащить свёрток из подсобки и перепрятать.

Марту так и подмывало заявить, что идея с подсобкой ей сразу не понравилась. Но ведь неправда: во вторник она, как и Чистюля, считала её гениальной. Подсобка за кабинетом биологии выводила на чердак, от которого у Стефана-Николая имелись ключи. Так уж получилось, что юный Штальбаум был в школе — и вполне заслуженно — на хорошем счету; ему разрешалось многое из того, чего другим бы в жизни не позволили. На чердаке, конечно, хранился телескоп, и была устроена школьная обсерватория, но, во-первых, телескоп разбили ещё в прошлом году, во-вторых, астрономию с позапрошлого года преподавала Жаба, которая славилась ленью и клаустрофобией. Так что чердак использовали именно как чердак — складировали там всякий хлам: поломанные парты, разбитые аквариумы да истрёпанные учебные пособия времён как бы не Первой крысиной войны…

«Отнести туда кости — всё равно что заныкать лист посреди леса», — восхищался Чистюля.

Ну… заныкали.

— А перепрятывали зачем? — хмуро спросила Марта. — Решили растянуть удовольствие? Или собираешься-таки искать остальную челюсть и потом уже?..

— Нет, — сказал Стефан-Николай. — Не собираюсь.

И что-то в его голосе отбило у Марты охоту острить дальше.

— Вынести мы не могли, — объяснил Стеф. — Приехали егеря, с собаками. То ли Жаба заподозрила неладное, то ли кто-то ещё — в общем, решили, что рыбки дохнут не просто так.

— Нашли?

— Вроде бы нет…

Тут уж Марта не выдержала:

— Что значит «вроде»?! Блин, это что, такая игра, типа угадайки?!

— Это значит, — спокойно ответил Стефан-Николай, — они приехали и уехали. И сделали вид, что ничего не нашли. Но, Марта, им ведь одних костей будет мало. Если найдут — они захотят узнать, кто принёс. И зачем. А после того, как взяли Губатого, сама понимаешь, никому в голову не придёт, будто это чья-нибудь шутка: подложить и смотреть, как дохнут гуппии.

— Ладно, — сказала Марта. — Ты прав, извини. Где вы сейчас?

— Сидим у меня дома. Думаем вот, как признаться деду. Слово мы не сдержали — и не сдержим, чего уж. Хотя Чистюля храбрится.

Марта Чистюлю понимала: признаться деду Стефа — значит, вернуть деньги, иначе выйдет не по-человечески. Нечестно. А Чистюля —

он, конечно, трепло и раздолбай, но подличать не станет. Даже жалко его. Даже больше, чем себя: у него вообще ни шанса тогда. Разве только где-нибудь в далёком зарубежье обнаружится далёкий же и богатенький родственник. Такой, чтоб всё завещал Чистюле и стремительно помер.

Проще выловить в колодце трёхжеланьевую щуку. Или слетать на Юпитер.

— Не признавайтесь пока, — сказала Марта. — Отвезти на свалку — это не продать, что-нибудь придумаем.

— Ты хоть понимаешь…

— Всё, хватит ныть. Приеду — обсудим.

Она оборвала связь и как-то даже приободрилась. Можно было не думать насчёт Штоца и мелкого Будары, хотя бы сколько-то времени. Когда заботишься о других, это здорово помогает отвлечься от собственных проблем.

Марта медленно шагала по аллейке между могилами — теперь она никуда не спешила. Кладбище лежало пустое, безжизненное, только где-то у дальнего входа передавал прогноз погоды врубленный на полную радиоприёмник. Обещали сухую и ясную, местами незначительные осадки, ветер порывистый, спонсор программы — магазин «Необходимые вещи».

Ей вдруг дико захотелось, чтобы мама лежала всё-таки не в Рысянах, на тамошнем полузаброшенном погосте, а здесь. Чтобы можно было в любой момент взять и прийти к ней. Просто посидеть рядом, а то и поговорить. Хотя, конечно, Марта давно поняла, что мамы там нет, там только тело, а душа… душа где-то далеко. Просто иногда человеку нужно место, куда он может прийти и поговорить. И знать, что его поймут. Что молча выслушают.

Но мама так решила, и отец не посмел пойти против её воли. Наверное, и к лучшему. А Марте не надо быть эгоисткой и думать только о себе. В Рысянах спокойно и тихо, поют птицы, растёт трава, и даже сгоревшая старая церковь не портит пейзажа.

Неужели ты хотела бы, чтоб мама лежала здесь — рядом с горлопанящим приёмником, а, Марта?

Вдруг — как будто в ответ на её мысли — впереди раздались звук осыпающейся земли и чьё-то тяжёлое дыхание, этакое размеренное, молодецкое подхекивание, — а потом Марта увидела справа, рядом с часовенкой, под самым забором, яму. Вдоль забора желтели крышки, высокие, сводчатые, от них пахло свежим деревом.

Это была самая старая часть кладбища, здесь стояли заброшенные склепы времён Второго Змия, а то и более древние. Потомки тех семей давно уже в городе не жили: одни сбежали между Первой и Второй крысиными, другие угодили под Большое переселение. В склепах ночевали бомжи, и жили бродячие собаки. Потом что-то выгнало их — или, как подозревала Марта, кто-то: вскоре после этого склепы облюбовали клиенты Губатого. И все остались довольны — ну, кроме, бомжей и собак, и ещё местных малолеток, которым пришлось искать новые места для проверки собственной безбашенности. В городе стало если не чище, то спокойнее, и егеря могли наконец-то с облегчением закрыть глаза на делишки Губатого и тех, на кого он работал.

Вот только, подумалось Марте, — чего ж сейчас-то за него взялись?

Но мысль эта мелькнула и пропала — потому что из ямы вдруг вылетела очередная порция свежей земли. Упала на солидную уже гору, сразу же чуть осыпалась обратно. Хеканье между тем прервалось, две ладони хлопнули по краю ямы, упёрлись, впились пальцами в почву. Наружу явилась сперва плешивая голова с сосульками сизых волос, затем тощие — кожа да кости — руки…

Не мертвец, конечно, хотя Марта не сомневалась: кое-кто был бы рад, окажись этот человек именно мертвецом. Вот Чистюля, например.