Порок и добродетель (Звонок из преисподней)
Шрифт:
На качелях, привязанных к высокой ели, раскачивалась маленькая девочка. Она с радостным визгом взлетала вверх, потом падала вниз, чтобы снова взлететь от толчка. Толкал стоящий рядом Брэд. Джулия Кэрри наблюдала.
Первой ее заметила Джулия.
– Брэд… – предупредила она.
Он повернулся.
– Ну! – воскликнула Кэролайн обвиняюще. – Так вот почему ты избегаешь меня, свою жену!
– Пойдем, маленькая, – Джулия остановила качели и сняла Дженни. – Пойдем посмотрим лошадей.
– А ты стой на месте! – рявкнула Кэролайн. – Чтобы я могла знать, что ты задумала.
– Уведи Дженни к лошадям, – тихо сказал
Дженни подняла глаза на мать, которая обещала:
– Мы потом покачаемся еще.
Когда они ушли, Кэролайн воинственно спросила:
– Что она здесь делает?
– Я ее пригласил.
У Кэролайн отвисла челюсть.
– Готова поспорить, не тогда, когда здесь была твоя мать.
– Нет.
– Ну, разумеется, нет! Ты не отдал бы ее на растерзание матери, так? Но ты бросил меня, убежал, как последний трус! Мне пришлось выслушивать все ее гадости. Я не стану из брезгливости повторять, что она говорила! Я бы с собакой так не позволила себе говорить!
– Мне очень жаль, Кэролайн. – В голосе действительно звучало сожаление. – По сути дела, – тихо продолжил он, – мне бы надо было попросить у тебя прощения за многие вещи, Кэролайн. За то, что я на тебе женился. Я теперь понимаю, что поступил неправильно. Ни ты, ни я этого не хотели, за нас решила мать.
– Неправда! Я хотела, я хотела тебя с того самого момента, как впервые увидела!
– Ты хочешь сказать, что стремилась стать миссис Уинтроп Брэдфорд.
– Потому что я любила тебя, до сих пор люблю.
– В самом деле, Кэро? Я сомневаюсь…
– Это правда. Я всегда тебя любила.
– Меня или то, что я собой представлял?
– Как можешь ты говорить такие жестокие вещи?
– Теперь могу. Разве ты не видишь, Кэро…
– Это ты не видишь! Никогда ничего не видел, кроме того, что твоя мать подсовывала тебе под нос! Ты, к примеру, не видел, какой несчастной она сделала мою жизнь! Всегда со снисходительной усмешкой, смотрела сверху вниз, презирала. Постоянно намекала, что я не настоящая женщина, потому что не могу родить ребенка… Ну, разумеется, ты этого никогда не слышал, потому что в твоем присутствии она ничего не говорила, да и все едино тебе было наплевать. Ты всегда только об одном и думал – перетрахать всех встретившихся тебе женщин!
Брэд сказал глухим голосом:
– И за это меня прости, если сможешь.
Кэролайн замолчала на полуслове.
– Что с тобой случилось? – спросила она настойчиво. – Я тебя не узнаю.
– И слава Богу.
– Что здесь происходит? Что тебя так перевернуло? И почему здесь эта женщина… и девчонка?
– Моя дочь, – поправил ее Брэд.
– Понятно. А меня, значит, на помойку, раз я не могу родить?
– Да нет, все не так. У нас с тобой ничего не получалось в прошлом, не выйдет и в будущем. Между нами ничего нет, Кэро, ты знаешь это так же хорошо, как и я. – Спокойная, но решительная твердость в его голосе привела Кэролайн в ярость.
– Если ты думаешь, что сможешь похоронить меня вместе с твоей матерью, то я должна тебя разочаровать! После всех этих лет, что я унижалась? Не пройдет номер! Я не для того провела пять лет в аду, чтобы позволить какой-то суке занять мое место в раю!
– Все впустую, Кэро. Я не могу сделать тебя счастливой, как и ты меня. Я скверно поступил, женившись на тебе, и я еще раз прошу простить меня, если сможешь. Но я не собираюсь
– Не надо мне другого. Я хочу тебя, и ты мне принадлежишь. Видит Бог, я тебя удержу! – Лицо ее покраснело, голос срывался на визг. – Мой отец купил тебя для меня, ты мой, мой, слышишь? Будь я проклята, если позволю тебе бросить меня из-за этой рыжей суки!
– Выбирай выражения, – посоветовал Брэд таким голосом, что красные пятна на ее щеках побелели. – Все кончено, Кэро. Многим вещам когда-то приходит конец. В том числе и нашему браку.
– Ну уж нет, если это хоть сколько-нибудь от меня зависит! Что ты о себе воображаешь, строя вдруг из себя святого сукина сына? Уж от кого-кого, а от тебя религиозности не дождешься! И все это быстро кончится! Уж я тебя знаю! Ты меня не бросишь, ты, всевластный бостонский Брэдфорд! Я подниму такую вонь, что к тебе близко по ветру никто стоять не сможет!
Но он только повторил, на этот раз решительно и окончательно:
– Мне очень жаль, Кэро, – и повернулся, чтобы уйти.
– Не смей поворачиваться ко мне спиной!
Но он повернулся и ровным шагом направился прочь.
– Подонок! – крикнула она ему вслед. – Вонючий лжец и мерзкий подонок!
– Почему эта леди кричит на дядю Брэда? – спросила Дженни, нахмурившись точно так же, как и ее бабка.
– Потому что она рассердилась.
«Несчастная дурочка, – подумала Джулия. – Запутавшаяся, как и все в радиусе действия леди Эстер. Вот только Кэролайн отказывалась страдать в одиночестве. А именно это, – подумала Джулия с тяжелым чувством, – и делает сейчас Брэд».
Вернувшись из больницы, он разбудил ее, чтобы сообщить, что мать умерла.
– Я сказал им, что они могут отключить приборы, – признался он глухим голосом, в котором звучало только поражение. – Надежды не было никакой. Абсолютно никакой. Ее мозг был почти полностью уничтожен.
Джулия встала с постели и крепко обняла его, прижавшись к нему своим теплым с постели телом.
– Все к лучшему, – сказала она, понимая, что это действительно так, причем не только в физическом смысле. – Она все равно не жила с этими машинами. Просто живой мертвец.
– Она была такой маленькой, – с некоторым удивлением заметил Брэд. – От нее ничего не осталось, а ведь она всегда казалась очень большой. Почему теперь она стала маленькой?
Она почувствовала, как по щекам у нее потекли слезы. Потому что в этот момент она поняла, что любит этого сломанного, страдающего мужчину так, как никогда не любила блистательного красавца, который побаловался с ней и оставил ее эмоционально покалеченной. К этому несчастному, потерянному человеку она испытывала такую нежность, что ей казалось, она переполняет ее через край, – как и ее любовь к Дженни с того самого момента, как она взяла дочку на руки. Этот мужчина нуждался в ней, как никто другой, он ничего не мог ей предложить, кроме многих наполненных болью и горечью лет вместе с остатками той личности, которую он тщетно пытался сохранить. И она чувствовала, что хочет его – вместе с бородавками и всем остальным, радостно подумала она, – как никого и никогда не хотела. Сердцем, не телом. В этом вся разница, поняла она. Тут не было ничего сексуального, секс к этому не имел отношения. Здесь речь шла о душе.