Порт-Артур, Воспоминания участников
Шрифт:
За несколько дней до рокового дня 8 февраля (нов. ст.) наша эскадра, под командой адмирала Старка, вышла в море в полном составе. Цель этого похода, по-видимому, была чисто учебная. Мы провели день и ночь в Желтом море, делая различные построения и эволюции. Видели в дымке тумана южное китайское поребежье и Шаньдунский маяк. Затем стали на якорь, на своем обычном месте, на Артурском рейде. Никому из нас тогда и в голову не приходило, что этот поход наш окажется тем самым "Казус белли", которого только и ждала японская военная партия. Впоследствии стало известно,
Насколько мы далеки были тогда от мысли делать враждебные выпады по адресу Японии, показывает тот факт, что, стоя на открытом для неприятельских минных атак рейде, наши суда не получили приказаний опустить в воду предохранительные сети (т. н. "кринолины") против мин Уайтхеда. В те времена говорили, что это делается для того, чтобы не увеличивать {51} напряженности данного момента. "Стоят с опущенными сетями, значит: готовятся к каким-то военным действиям", могли сказать японцы. По-видимому, в виду полученной директивы: "Не бряцать оружием", начальство наше воздержалось от опускания сетей.
Большой бедой для нашей эскадры было то, что ею командовали в эти роковые дни люди, быть может, в высшей степени добросовестные и усердные служаки, но совершенно не имевшие боевого опыта. В то же время такой прирожденный вождь-флотоводец, как герой войны 1877-78 года, адмирал С. О. Макаров, находясь в Кронштадте, был вдали от назревавших на Дальнем Востоке крупных событий.
Всё поэтому делалось в Артуре не по-макаровски. Там в полной силе была еще рутина мирного времени. Господствовало вредное убеждение, что эскадре для выхода в полном составе на Порт-Артурский рейд из внутренних бассейнов требуется более суток. Поэтому для того, чтобы она могла быть готовой по тревоге быстро сняться с якоря и выйти в море, ее в эти дни кризиса держали на якоре на открытом наружном рейде, подвергая тем самым суда риску минных атак.
Когда впоследствии прибыл в Порт-Артур Макаров, он держал эскадру во внутренней гавани. А выход ее в море по тревоге требовал при нем всего 21/2-3 часа времени. Суда стояли на рейде готовыми к бою. Сигналом была объявлена 4-х часовая готовность к выходу в море.
Такая готовность всегда вызывает большое напряжение в судовой жизни. Приходится быть начеку, зная, что каждую минуту может быть сигнал адмирала:
"Приготовиться сняться с якоря", а через 4 часа после сигнала все корабли будут уже на ходу. Само собою разумеется, что при таких условиях люди с судов могли посылаться на берег только по самым неотложным служебным делам, а отнюдь не для прогулки.
8 февраля перед заходом солнца адмирал поднял сигнал: "Приготовиться к походу к 6 часам утра". Этому походу не суждено было состояться. Сейчас, вспоминая задним числом всё случившееся, остается пожалеть, {52} что адмирал отложил выход в море до утра, а не снялся с якоря вечером. Тогда японские миноносцы никого не нашли бы на Артурском рейде, а утром японская эскадра могла неожиданно встретить в море нашу, вышедшую в полном составе всех
Утром в этот день в Артур прибыл из Чифу тамошний японский консул, чтобы забрать последних, оставшихся в городе японцев. Вскоре пароход, вся палуба которого была заполнена подданными страны Восходящего Солнца, прошел мимо нашей эскадры. Нет никакого сомнения, что на пароходе этом были японские морские офицеры, точно по пеленгам определившие якорное место каждого из наших судов, стоявших на рейде. Миноносцы, посланные ночью в атаку, могли иметь для руководства точную диспозицию нашей эскадры.
Можно сказать, что мы тогда, что называется, "лапти плели" в деле сохранения военных тайн. Казалось бы: как можно было выпускать из своего порта такой пароход накануне войны. Но не надо забывать, что тогдашнее наше начальство было еще под гипнозом указаний:
"Избегать осложнений с Японией", "Не бряцать оружием".
Около полудня пишущий эти строки был послан с каким-то поручением на берег. На набережной около дома командира порта стояло несколько офицеров с эскадры. Они выглядели чем-то озабоченными.
– Японцы отозвали своего посланника из Петербурга. Дипломатические сношения прерваны, - сообщили они мне.
– Но ведь это значит война!
– Дипломатическая часть штаба наместника разъясняет, что разрыв сношений еще не есть объявление войны. Вот с Болгарией, например, они говорят, сношения у нас были прерваны, а разве мы с ней воевали?..
– Так-то оно так, но всё-таки там была Болгария, а здесь - Япония. А это - разница. Но почему же они такое важное известие не объявили сейчас же {53} сигналом по эскадре? Довольно странно, что мы здесь такие вещи узнаем из частных разговоров.
– В штабе сказали - появится завтра утром в газете "Новый край". Ведь сегодня газета не выходит.
К нашей группе подходит запыхавшись знакомая дама, супруга старшего офицера одного из броненосцев. По выражению ее лица и по походке видно, как тяжело переживаются эти часы неопределенности офицерскими семьями в Артуре.
– Я не могу понять, что сейчас происходит, - говорит она, - на эскадре все говорят: война, война, а я живу на квартире воинского начальника и он сказал мне: "Поверьте, сударыня, если бы что-нибудь подобное было, война или мобилизация, я бы первый об этом узнал и вам сообщил".
На шлюпке с флагманского корабля прибыл офицер. Он был послан передать приказание всем, находящимся на берегу, немедленно возвращаться на свои суда. "Был поднят сигнал - прекратить сообщение с берегом в 3 часа. Вероятно, в море уходим", - сообщил он.
Все поспешили на шлюпки. Ночь наступила безлунная, но ясная. Ветра почти не было и слегка подмораживало. С вечера сильно трещали китайцы на полуострове Тигровый хвост, на побережье против стоянки эскадры. Они, вероятно, справляли там какой-нибудь праздник и отгоняли своими хлопушками, громкими, как револьверные выстрелы, злых духов от своих жилищ.