Портфолио в багровых тонах

Соболева Лариса Павловна

— По-моему, очень неплохо, — возразил Эдик.

Когда он заговорил, она повернулась к нему и заглянула в прищуренные глаза. Вовсе не от потоков ветра, создаваемых вентиляторами, жмурился Эд, у него привычка прикрывать глаза до щелочек, за которыми ничего не видно. Возможно, он так прятал себя настоящего, чтобы никто не рассмотрел, каков он есть на самом деле.

Ничего в нем не нравилось Нике. Ни безупречная белая с кремовым оттенком одежда на субтильной фигуре, зрительно увеличивающая Эдика, ни тонкие губы и ровный нос с узкой переносицей, но выпуклыми крыльями ноздрей, отчего создавалось

впечатление, будто он на нюх брал всех, как ищейка. Не нравились волнистые, зачесанные назад волосы, запах дорогого парфюма. Даже то, что он не хам, не невежа, а приличный и хорошо воспитанный молодой мужчина, которому нет тридцати пяти, к тому же не женатый, тоже не нравилось.

А Эд к ней… типа клеился. Однако, не получая повода к массированной атаке, клеился осторожно, можно сказать, подкрадывался как злоумышленник, это тоже раздражало Нику. Но именно Эдик периодически подбрасывал хорошо оплачиваемую работу, делал ей рекламу (бесплатную), так кто она после этого? Скорей всего, дело в ней, а не в нем, у нее же отвратительный характер. Да, все так и говорят: отвратительный. Те же модели за спиной трещат, будто съемки у Ники — адские пытки, а сама она дожила почти до тридцати, замуж не вышла и не выйдет никогда, мол, не берут ее, потомственную стерву. Потомственная — каково, а? Дескать, по наследству стервозность перешла к Нике. Значит, мама, бабушка, прабабушки были… Эти дуры ничего умнее не могли придумать, лучше бы на себя посмотрели честными глазами.

— Все не то, — наконец недовольно вымолвила она.

Эдик не согласился, а ведь он заказчик:

— Ну, посмотри, какая воздушность…

В общем-то кадр превосходный: Ася стоит анфас, волосы и юбка развеваются, как флаг, в одну сторону. Просто мисс Революция! А вот еще: Ася развернута в профиль, руки сзади, грудь (та часть, где должна быть грудь) выдвинута вперед, будто разрывает ленту финиша, поза напоминает взлет птицы.

— Рожица ни к черту, — сказала Ника Эдику. — Посмотри, как напряжена шея. Свободы и грации нет, осмысленности нет. Где ты их берешь, блин?

Не первый раз идет речь о беспомощности моделей. Но у Ники требования завышены, ей нужна картинка целиком, а ему — одежда в выгодном ракурсе. Собственно, что требовать от девочек, если в городе модельного бизнеса не существует? Его и в стране-то нет по большому счету, потому что нет серьезной индустрии моды.

— Беру там же: в школах моделей, — отделался Эд привычной фразой.

— А когда приведешь хоть одну живую куклу? Живую!

— Я беру самых-самых. Прости, не понимаю тебя: мы же давно работаем с девочками, ты должна привыкнуть к… их особенностям и подстроиться сама.

Ника съела замечание, ведь он прав, и с грозным видом двинула к девушке, которая присела на предмет декорации — белый куб.

— Ася! Почему у тебя лицо дохлой курицы?

— Что? — промямлила Ася, щурясь, как Эд, но от потока искусственного ветра, направленного в нее.

— Смотри… — Ника сунула ей под нос фотокамеру и, меняя кадры, комментировала: — Красиво, правда? Юбка облепила ноги, волосы в полете… А вот какая красота… Но это моя работа, моя фантазия, взят выигрышный ракурс! И работа вентиляторов. А твоя где? Ты хочешь висеть на баннерах с этой уродливой гримасой? Так тебя не повесят.

Тебя заблокируют.

— Я замерзла, — с обидой процедила Ася. — Обязательно ветер делать? В фотошопе куча программ с эффектами. Эдик, пусть она уберет вентиляторы, у меня нос заложило…

Эдик не успел рта открыть. Ника, если бы ей дали десять секунд и обещание не наказывать тюрьмой за уничтожение Аси, оставила бы от модели одно шифоновое платье, а так — ограничилась воплем потерпевшей:

— Нет, дорогуша, я лучше заменю тебя. Мне платят за мастерство, а тебе — за части тела. Твой набор преимуществ проигрывает, потому что суповых костей — завались. Что ты, что другая — какая разница? Но ты диктуешь мне, художнику, что я должна делать? То есть подстраиваться под заурядную тупицу, которая не умеет стоять перед камерой? Знаешь, иди! Снимай платье и грейся, сколько влезет.

— Ладно, я потерплю…

— Меня тошнит от тебя, — рявкнула Ника. — Убирайся! Эдик, давай парней и Анжелику. Остальные готовятся к вечерним съемкам на крыше.

* * *

По поводу отпечатков, увеличивших шансы стать единственным обвиняемым в убийстве, Глеб даже не сокрушался. Все настолько плохо, что об этом не хотелось говорить. Итак, пришло время удирать. Он отправил Валерку к банкомату снять деньги, достал вместительный рюкзак. Собирая вещи, оба друга забегали по квартире, как тараканы, когда ночью резко включается свет.

— Часа два в запасе у меня, думаю, есть, — подсчитал Глеб.

— Это если нашли твою мобилу, — уточнил Слава, сворачивая ветровку. — Но речи о трубке не велось, вдруг ее не нашли?

— Без мобилы улик полно, — возразил Глеб. — И давай исходить из худшего: нашли. Так, зубная паста, щетка… Носки и… и! — Он раскрыл шкаф, вынул ящик, поставил его на стол и стал забрасывать в рюкзак белье. — Слышал, что Валерка говорил? Я же макал руки в кровь… Собственно, так и было.

— Отпечатки нужно с чем-то сравнить…

— Поймают меня и сравнят, — заверил Глеб. — Плюс еще одно обстоятельство не в мою пользу: с Диной мы не звезды считали. И выйдет: сначала я ее изнасиловал, а потом кромсал тесаком.

— Установить, что секс был по согласию, легко. При насилии на жертве остаются следы борьбы, она же сопротивляется… жертва.

— Это детали, папочка, наша правоохранительная система в них не вдается. Все не в мою пользу, все! Меня надолго засадят за то, чего я не делал.

На удивление, Глеб выглядел спокойным и по-деловому собранным. Впрочем, отстрадал он сполна, теперь пора включить программу выживания в нелегких условиях осады. А будет она скоро — осада.

— Ты уверен, что айфон потерял там? — спросил Слава.

— Не уверен. Но когда не везет, то во всех направлениях сразу.

Глеб машинально присел на стул, машинально вынул из пачки на столе сигарету, прикурил. Опять, показалось Славе, он унесся в ночной парк, где оставил мертвую Дину. В действительности не о ней думал Глеб. Дине ничем не поможешь, это чудовищный факт, не до конца осознанный, но от него никуда не деться — Дины нет. Глеб есть, он жив. Сесть должен убийца, но его, убийцу, не будут искать — вот в чем парадокс! НЕ БУДУТ ИСКАТЬ УБИЙЦУ — это глобальная проблема, зачеркивающая будущую жизнь.