Портрет Дориана Грея. Кентервильское привидение. Тюремная исповедь
Шрифт:
– Боюсь, вы правы, – откликнулся мистер Эрскин. – Когда-то у меня самого были литературные амбиции, однако я давно от них отказался. Теперь же, мой юный друг, если вы позволите называть вас так, могу ли я спросить: вы действительно имели в виду то, о чем говорили за обедом?
– Я совершенно все позабыл, – улыбнулся лорд Генри. – Неужели было настолько ужасно?
– Еще как ужасно. Собственно, я считаю вас чрезвычайно опасным, и если что-нибудь случится с нашей дорогой герцогиней, все мы сочтем вас виновным целиком и полностью. Поговорить же с вами я хотел о жизни. Поколение, к которому я принадлежу, прескучно. Когда-нибудь, устав от Лондона, приезжайте ко мне в Тредли и изложите свою философию наслаждения за бутылочкой
– Буду очень рад. Приглашение в Тредли для меня большая честь, ведь у этого поместья прекрасный хозяин и прекрасная библиотека!
– Вы станете ее украшением, – ответил пожилой джентльмен с учтивым поклоном. – Теперь же мне пора попрощаться с вашей блистательной тетушкой. Я должен быть в Атенеуме [5] . В этот час мы по обыкновению отправляемся туда вздремнуть.
– Все члены клуба сразу, мистер Эрскин?
– Все сорок, в сорока креслах. Мы готовимся стать Английской литературной академией.
5
Атенеум – лондонский клуб, основанный по инициативе В. Скотта для интеллектуальной элиты.
Лорд Генри рассмеялся и встал.
– Пойду-ка я в Парк [6] , – объявил он.
Дориан Грей остановил его в дверном проеме.
– Возьмите меня с собой!
– Вы же хотели навестить Бэзила Холлуорда.
– Лучше я пойду с вами! Да, мне кажется, я должен пойти с вами! Прошу, позвольте! И вы обещаете все время со мной разговаривать? Никто не говорит так чудесно, как вы!
– Ах, сегодня я говорил предостаточно, – с улыбкой заметил лорд Генри. – Теперь меня тянет лишь созерцать жизнь. Можете пойти со мной и тоже созерцать, если угодно.
6
Гайд-парк.
Глава 4
Однажды днем, месяц спустя, Дориан Грей расположился в роскошном кресле, сидя в небольшой библиотеке в доме лорда Генри в Мэйфере. На свой манер комната была совершенно изумительная: высокие панели мореного дуба, кремовый фриз, на потолке лепнина, на полу войлочный ковер цвета битого кирпича, устеленный шелковыми персидскими ковриками с длинной бахромой. На крошечном столике атласного дерева стояла статуэтка работы Клодиона, рядом лежал экземпляр «Ста новелл», переплетенный Кловисом Эвом [7] для Маргариты Валуа [8] , усыпанный золотыми маргаритками, которые королева избрала своей эмблемой. Каминную полку украшали голубые фарфоровые вазы с махровыми тюльпанами, сквозь витражные окна лился абрикосовый свет летнего лондонского дня.
7
Кловис Эв – парижский книготорговец и переплетчик.
8
Маргарита Валуа – королева Наваррская, писательница.
Лорда Генри пока не было. Он как всегда опаздывал из принципа, полагая, что пунктуальность только крадет время. Поэтому юноша пребывал в довольно мрачном настроении, безучастно перелистывая страницы искусно иллюстрированного издания «Манон Леско», которое обнаружил в одном из книжных шкафов. Монотонное тиканье часов в стиле Людовика Четырнадцатого его раздражало, и он раз или два порывался уйти.
Раздались шаги, дверь распахнулась.
– Гарри, до чего же ты задержался! – проворчал юноша.
–
Юноша оглянулся и встал.
– Прошу прощения. Я подумал…
– Вы подумали, что пришел мой муж. Я всего лишь его жена. Давайте знакомиться. Я отлично знаю вас по фотографиям. У моего мужа их не меньше семнадцати.
– Не может быть, леди Генри!
– Или даже восемнадцать. И я видела вас с ним в опере вчера вечером. – Она нервно посмеивалась, не сводя с него взгляда незабудковых глаз.
Странности леди Генри не ограничивались ее нарядами, которые неизменно выглядели так, будто их кроили в приступе ярости, а надевали в бурю. Хотя она постоянно в кого-нибудь влюблялась, страсть ее всегда оставалась безответной, поэтому ей удалось сохранить все свои иллюзии, а потуги казаться оригинальной скорее производили впечатление общей неряшливости. Звали ее Виктория, и она до помешательства обожала посещать церковь.
– Тогда давали «Лоэнгрина», не так ли, леди Генри?
– Да, моего любимого «Лоэнгрина». Вагнера я предпочитаю всем остальным композиторам. Его музыка такая громкая, что можно разговаривать всю оперу напролет, и никто посторонний не услышит. Это существенное преимущество, правда, мистер Грей?
С ее тонких губ слетел отрывистый нервный смешок, пальцы принялись вертеть длинный черепаховый нож для разрезания бумаги.
Дориан улыбнулся и покачал головой.
– К сожалению, я так не думаю, леди Генри. Я никогда не разговариваю, слушая музыку – по крайней мере, хорошую музыку. Другое дело музыка плохая: она действительно обязывает заглушить себя беседой.
– Ах, это одна из мыслей Гарри, да? Я постоянно слышу мысли Гарри из уст его друзей. Для меня это единственный способ узнать, о чем он думает. Только не сочтите, что я не люблю хорошую музыку. Я ее обожаю – и в то же время побаиваюсь. В пианистах я просто души не чаю, иной раз увлекаюсь сразу двумя, как говорит Гарри. Сама не пойму, что меня в них привлекает. Вероятно, дело в том, что они иностранцы. Разве нет? Даже если они родом из Англии, то через некоторое время все равно становятся иностранцами, не так ли? Вы ведь ни разу не бывали на моих приемах, мистер Грей? Обязательно приходите! Орхидей позволить себе не могу, зато на иностранцах не экономлю. Они придают светским раутам такую колоритность!.. А вот и Гарри! Гарри, я искала тебя, хотела что-то спросить – уже не припомню, что именно – и обнаружила здесь мистера Грея. Мы прелестно поболтали о музыке. У нас совершенно схожие взгляды. Впрочем, нет, кажется, они совершенно противоположные. Но он такой приятный собеседник! Я очень рада, что мы познакомились.
– И я рад, моя дорогая, – заметил лорд Генри, поднимая свои темные, изогнутые брови и глядя на них обоих с усмешкой. – Прости, что задержался, Дориан. Пошел взглянуть на кусок старинной парчи на Уфдор-стрит и несколько часов проторговался. В наши дни люди знают цену всему и при этом не представляют истинной ценности вещей.
– К сожалению, мне пора! – воскликнула леди Генри, нарушив неловкое молчание внезапным смехом. – Я обещала герцогине поехать с ней кататься. Прощайте, мистер Грей. Прощай, Гарри. Полагаю, ужинаешь ты не дома? Я тоже. Вероятно, мы встретимся у леди Торнбери.
– Пожалуй, да, моя дорогая, – ответил лорд Генри, прикрывая за женой дверь.
Леди Генри вылетела из комнаты с видом райской птички, мокшей всю ночь под дождем, и оставила после себя легкий аромат тропического жасмина. Хозяин зажег папиросу и развалился на диване.
– Никогда не женись на женщине с волосами соломенного цвета, Дориан, – заметил он после нескольких затяжек.
– Почему, Гарри?
– Они слишком сентиментальны.
– Я люблю сентиментальных людей.
– Лучше не женись вовсе, Дориан. Мужчины женятся от усталости, женщины – от любопытства. И тех, и других ждет разочарование.