Портрет художника-филиппинца
Шрифт:
Пит. Кора, Кора, ты неверно судишь о нас. Это вовсе не страх — просто благоговение и уважение.
Битой. Кроме того, куда проще любить пролетариев на расстоянии.
Пит. На безопасном удалении.
Кора. От запаха пота и рыбы.
Эдди. Этим и заканчивается наше классовое сознание. Просто болтовня с безопасного литературного расстояния. Модная литературная болтовня…
Кора. Другими словами…
Кора и Битой (вместе). Просто
Кора. Точка.
Эдди. Помните, как мы делили весь мир на дураков и способных молодых людей? Мы были способными молодыми людьми, а к дуракам относили всех тех невежд и простофиль, которые не читали мистера Синклера Льюиса, мистера Менкена и великолепного мистера Кэйбла.
Кора. А потом вдруг эти невежды стали пролетариями.
Пит. Правильно. А все прочие тут же стали ужасными буржуями и реакционерами.
Эдди. А мы, конечно, сделались поборниками пролетариата, мы были на острие прогресса, мы были самой революцией! Мы знали все о картелях, забастовках и диалектике!
Кора. И пусть мы не поехали сражаться в Испанию, но мы же ездили на конгрессы писателей в Нью-Йорк.
Эдди. А теперь разделили всех на фашистов и людей доброй воли.
Пит. Сами-то мы люди доброй воли.
Кора. И розовый цвет вышел из моды. Мы одеваемся теперь в бело-красно-синее [7] . Быть попутчиком уже не модно. И мы все ораторствуем на торжествах по случаю Четвертого июля [8] .
7
Цвета филиппинского национального флага.
8
День независимости США.
Эдди. Но одно о нас можно сказать твердо: когда речь заходит о литературной моде, тут мы всегда в первых рядах…
Пит. Всегда на поле битвы…
Кора. И держим нос по ветру.
Битой. Хотел бы я знать, какая мода придет завтра?
Кора. Надеюсь, не любовь к этим столь вежливым и героическим японцам — поборникам достоинства восточных народов.
Битой. Ну нет, это невозможно!
Кора. Потому что морские пехотинцы не допустят их?
Битой. Потому что наша мода всегда приходит из Америки — а ведь немыслимо представить себе, чтобы товарищи в Америке ввели в моду любовь к япошкам! Будет война, друзья мои, будет война! И горе Культуре, горе Искусству!
Эдди. К черту Культуру! К черту Искусство! Хорошо бы война разразилась завтра!
Пит. Хорошо бы она разразилась сегодня!
Эдди. По-настоящему большая, кровавая, всесокрушающая война, которая все перевернет!
Пит. И чем больше, тем лучше!
Кора. Друзья мои, не смешите меня.
Пит.
Эдди (фальцетом). Мы Поллианна, Веселая Девица!
Пит и Эдди (взявшись за руки, выступают вперед)
Мы веселые ребята, Мы вас будем веселить!Кора (сухо). Ха-ха-ха!
Эдди. Ага, мы снова рассмешили ее.
Кора. О, уж вы смешны дальше некуда. Молите даже о войне — лишь бы не смотреть на эту картину.
Пит. Эдди, разве мы боимся смотреть на картину?
Кора. Боитесь.
Эдди (серьезно). К черту картину! Кому это надо — беспокоиться о какой-то картине, когда вот-вот грянет большая война? Время, в которое мы живем, слишком значительно, чтобы тратить его на прекрасные видения поэтов и художников! Там, в Европе, вот в этот самый миг умирают тысячи молодых людей! Под угрозой будущее демократии, будущее всего человечества! А ты хочешь, чтобы мы здесь сражались с какой-то жалкой картиной какого-то одного жалкого человека! Подумай, что происходит сейчас в Англии! Подумай, что происходит сейчас в Китае! (Умолкает.)
Кора. Продолжай.
Эдди. Продолжать что?
Кора. Продолжай придумывать причины, лишь бы не смотреть на картину. Продолжай оправдывать бегство от нее.
Пит. Минутку, минутку! С чего бы нам бояться этой картины?
Кора. А с того, что это произведение искусства, и перед ним мы чувствуем свою, фальшь и бессилие.
Пит. Я не чувствую ничего подобного!
Кора. Не чувствуешь?
Все молча смотрят на Портрет.
Пит. Нет… я не чувствую ничего подобного. Да и кто такой этот дон Лоренсо, чтобы мне бояться его картины?
Кора. Он творец, а мы халтурщики. Он — ангел-судия, пришедший из Прошлого.
Пит. Ну а я вот — Настоящее и не признаю суда Прошлого! Я сам могу судить Прошлое! Если со мной что-то не так, винить в этом следует как раз Прошлое! Боюсь! Да кто его боится? Вот я стою здесь и спрашиваю вас, дон Лоренсо: кто вы такой и что вы такого сделали, что считаете себя вправе судить меня?
Битой. Пит, Пит, он сделал все что мог! Он писал, рисовал, сплачивал, сражался во время революции.
Пит. Ну и что? А как насчет того, что было после? У него хватило духу продолжать борьбу? Или хотя бы продолжать рисовать? Его лучшие творения созданы до революции. Что он создал после нее? Только вот эту картину — да и ту написал совсем недавно. А что было в промежутке? Что он делал все эти годы? (Смотрит на других, ему никто не отвечает, и он улыбается.) Вот видите? Но Битой может ответить, Битой знает.