Портрет художника в старости
Шрифт:
Он не сказал ей, что на большом приеме, устроенном после лекции, он игриво болтал с двумя бывшими выпускницами, теперь молоденькими дамами, годков по сорок с небольшим. Он познакомился с ними пятнадцать лет назад, когда они рискнули провести уик-энд в Нью-Йорке, вдали от мужей, а его попросили показать им город и особенно места, где собираются литераторы. Не сказал и о звонках, которые он сделал своим трем бывшим женщинам. Эти же двое давно развелись и, судя по всему, были вполне довольны своим положением. Ишь как оформились девочки, восхищенно думал он, и одеты по-модному и манеры что надо. Тогда, пятнадцать лет
— Вы, наверное, ничего не помните… — сказала она.
— Почему же, все помню, — живо возразил он.
— Предоставили мне самой решать.
— Какой чурбан! Очень некрасиво себя вел?
— Напротив, красиво, чересчур красиво. Как истинный джентльмен. Такой добрый, заботливый… словно папочка.
— Это похоже на меня. Так и должен поступать джентльмен.
— Вы еще сказали, что готовы отвезти меня в гостиницу, если я захочу, или оставить у себя на ночь.
— Конечно, помню. Вы решили уехать. Думаете, можно забыть такую интрижку?
— Я тогда до смерти испугалась, — призналась она с нервным смешком.
— Понимаю. — Ответный смешок.
— Я просто не знала, что делать. Я тогда ни с кем не целовалась, кроме мужа.
— Да-да, вы это сказали.
— Вы были первый, кто поцеловал меня на прощание. В такси, помните?
— Должен был обнять и поцеловать вас — иначе какой же я джентльмен? С моей стороны было бы некрасиво не сделать этого. Но дело в другом. Мы хорошо провели время в тот вечер, и нам было бы еще лучше вместе. Мне этого очень хотелось. Вам бы не понравилось, если бы мне не хотелось.
— Да, мне было приятно, очень приятно, хотя нервничала я страшно. А потом вы дали мне обещание, вернее, ручательство — помните?
— Я? Обещание? На меня не похоже.
— Да, я очень хорошо помню. Вы сказали, что, если я лягу с вами в постель, мы славно проведем время и я никогда об этом не пожалею. Если же не соглашусь, вы ручаетесь, что буду жалеть. И знаете что?
— Знаю, иначе вы бы не сказали.
— Я жалела.
— Естественно.
— Каждый раз жалела, когда вспоминала. И сейчас жалею, когда снова вижу вас и особенно когда слушала вашу лекцию. Вы неподражаемы.
Порху чувствовал себя на седьмом небе.
— Хотели бы снова испытать судьбу?
— Не знаю, — помедлив, ответила она и, покраснев, тихо добавила: — Может быть.
Он рассмеялся негромко, не выдавая радости.
— Увы, не поздно ли? — сказал он проникновенно, словно просил прощения, и в то же время стараясь, чтобы голос его звучал неубедительно. — Я, может быть, слишком стар и на многое не гожусь, но не прочь попробовать.
— Не такой уж вы старый, — рассмеялась она.
— Тогда в следующий раз, когда удастся. Хорошо?
Она помолчала, закусив губу, потом сказала то ли в шутку, то ли всерьез:
— Сейчас прикинем… Где вы остановились? Я могла бы отвезти вас в гостиницу… Выпили бы, поговорили.
—
Она поняла без слов, что он не хочет дать ей ни телефона, ни номера факса. Не похоже, чтобы он скоро снова приехал в Южную Каролину. Добравшись до гостиницы, он поклялся себе: если она приедет в Нью-Йорк, горы сворочу, лишь бы увидеть ее. Потом тут же поклялся, что не сделает этого, как бы сильно ни хотелось. Вероятно, ему еще не раз предстоит менять решения, находя для этого самые нелепые предлоги. Он клял себя за минутную слабость на чем свет стоит: «Порху, ты что, спятил? Кем ты себя считаешь? Семьдесят шесть скоро, а ты туда же. Пора, кажется, повзрослеть. Или так и будешь гоняться за каждой юбкой, если услышишь доброе слово?»
«Да, — сказал он себе, — буду…» Поздно меняться, и он был этому рад.
Он любил женщин, всегда любил, ему нравилось, как они одеваются и выглядят, нравился их запах, их голос и формы. Он знал многих женщин, в которых мог бы влюбиться хоть ненадолго, а времени оставалось все меньше и меньше. При благоприятных обстоятельствах он мог бы, не задумываясь, поддаться искушению, пусть рискуя быть застуканным и опасаясь скандала дома, зато от всей души и с чистой совестью.
Даже сознавая, напомнил он себе, что интрижка в его возрасте экономически неэффективна и он ни за что не допустит еще одного развода.
Особым бабьим чутьем Полли понимала состояние мужа. В ней заговорило женское начало, которое пробуждается, когда какая-нибудь дама в компании проявляет к нему повышенный интерес. Порху сидел, обняв ее за талию. Потом он потер большим пальцем краешек ее груди, и она тут же прильнула к нему долгим влажным поцелуем. Наверху, в спальне, без всякого побуждения с его стороны в приступе исступленной страсти Полли принялась проделывать то, от чего он постепенно отвыкал после первых дней, когда они были, по его любимому выражению, без ума друг от друга. Сейчас она была как та голландская проститутка, которую они наблюдали через окошко в амстердамском секс-шопе. В ту поездку она многое переняла у этой проститутки. Она продемонстрировала приемы массажа, которые он показал ей после посещения массажного кабинета в Бангкоке. Любовная игра длилась долго, потому что Порху и Полли никуда не спешили. Порху был наверху блаженства. Он с удовольствием поглаживал ее пышную попу, он вообще любил женское тело, любил чувствовать под рукой ее бедра, живот, грудь. Ему лучше спалось одному, но присутствие женщины рядом в постели доставляло ему наслаждение. Какая молодчина, даже лед заранее приготовила, подумал он засыпая. Он снова был влюблен — в свою жену.
— Это что-то новое, — сказал доктор.
— Когда сидит в печенках? Я думал, это распространенное явление.
— Я такого в своей практике не встречал. Ты не падал, не ушибался?
— Нет, — сказал он. — Правда, на днях изрядно поворочался в постели. С собственной женой.
— Нет, на что-либо венерическое не похоже.
— Откуда быть венерическому? А на другой день словно что-то засело в печенках и побаливает.