Портрет Лукреции
Шрифт:
А может, и нет. Он ответил ей озадаченным взглядом.
— Вы? Нет, вряд ли. Ваш учитель, конечно? Он нарисовал, а вы закончили, верно?
Лукреция растерянно кивнула. Потом покачала головой.
— Нет, она сама. — София незаметно подошла к ним и положила руку на плечо подопечной. — Она любит рисовать на деревянных дощечках. Постоянно над ними сидит. У нас их полные ящики!
Вителли долго всматривался в Лукрецию. Взгляд его скользил по волосам, разделенным прямым пробором, по вискам, по глазам, щекам, шее, рукам, ладоням. Лукреция дрожала от страха. Он проходился по ней взглядом, как проходятся жесткой щеткой по полу.
— Хм-м, — протянул советник, по-прежнему изучая tavola. На ней скворец лежал, сложив крылья, поджав лапки, опустив голову, покорясь смерти. Лукреция обвела его рамкой из плюща и омелы. —
Вопрос, конечно, не требовал ответа. Советник уже развернулся, вложил миниатюру в кожаную папку и затянул шнурком. Теперь птице не суждено было взлететь, даже будь она живой.
Истинная цель поездки
Fotrezza, неподалеку от Бондено, 1561 год
Без всякого предупреждения Лукреция получает знак, проблеск понимания истинной цели ее путешествия.
Альфонсо уже слез с нее и задремал, так и не вытащив руки из ее сорочки. Свечи не горят, и спальня погружена в темноту, почти живую, дышащую, с широкими мохнатыми боками.
Вдруг в незнакомой комнате на Лукрецию что-то нисходит. Нечто вроде видения, но не совсем — неуловимей, ярче и внезапнее.
Ей представляется картина — законченная, отточенная до небывалого совершенства. Картина на продолговатой прямоугольной tavola. Лукреция отпилит столько, сколько потребуется, под нужным углом, а посередине нарисует замок. Нет, белого мула. Нет, куницу-белодушку с полосками на лице. Или кентавра? Или всех сразу. Не одну картину, а серию миниатюр в резных рамках с тщательно обработанными деталями, завитками и украшениями. Надо сейчас же выпилить дощечку. Впрочем, лучше завтра, а то разбудит Альфонсо. Она хотя бы взяла нужные инструменты? Пилку, строгальный ножик? Вроде бы нет.
Разочарование острыми сосульками впивается в сердце. Идея есть, а воплотить нельзя. Как это мучительно! Ладно, завтра она сделает наброски. Или сейчас, сию же минуту! Выскользнет из постели, вновь зажжет свечу трутом и достанет из дорожной сумки рулон пергамента.
Не все потеряно. Она точно знает. Спускается на пол, заворачивается в меховую мантию мужа, шагает к свече.
Жизнь продолжается, все идет своим чередом. Альфонсо никакой не убийца и не чудовище, как ей показалось за ужином, — на нее нашло временное помешательство, прямо-таки дьявол на ухо шептал! Говорили же ей и мать, и София: слишком она мечтательная, склонная к чудным фантазиям и страхам, а вести себя нужно благоразумнее. Может, они и правы. Здесь она восстановится, и брак ее тоже. Муж привез ее сюда только потому, что с детства любит это место. Днем она будет с Альфонсо, окружит супруга заботой и вниманием, а по ночам станет работать.
Свеча загорается с первой же попытки. «Все будет хорошо», — думает Лукреция и с улыбкой кладет руки на стол.
Кое-что из книги
Палаццо, Флоренция, 1557 год
Софии удалось сохранить тайну Лукреции и отложить ее брак почти на целый год. Запачканную одежду и постельное белье она отстирывала в тазу и сушила в шкафу. Если пятна не смывались, она ловко отправляла вещи в огонь и вместе с Лукрецией наблюдала за горящими уликами. Если другие няньки что-то и знали, то хранили молчание из верности Софии.
Семьи продолжали переписываться, обсуждать помолвку и приданое. Лукреция подслушала разговор Вителли с писцом и узнала: для ее будущей свадьбы отец хочет сохранить те же условия, что были у Марии, но дом Феррары просит выплату побольше из-за отсрочки. А пока Лукреция ждала мать в вестибюле у отцовского кабинета, она узнала, что Вителли посоветовал приберечь золотые скудо [23] на будущее — когда родится наследник мужского пола, эту часть выкупа можно будет считать уплаченной. Отец кивнул.
23
Скудо — итальянская денежная единица, используемая в XVI–XVIII вв.
Зима плавно перетекала в весну, снега таяли, в палаццо прибыл очередной nano [24] и получил имя Морганте, как и все его собратья. Поговаривали,
24
Карлик (ит.).
25
Кальчо (ит.) — командный вид спорта, напоминающий современные футбол и регби.
26
Гумор — по устаревшему представлению, одна из четырех основных жидкостей в теле (включают в себя кровь, флегму, желтую и черную желчь). Дисбаланс жидкостей-гуморов, согласно этой теории, вызывал внутренние болезни.
Неизбежная помолвка, брак, суженый и будущая жизнь в Ферраре казались Лукреции в те дни очень далекими. Да, свадьба непременно состоится — эту истину она усвоила и выучила назубок, как стихотворение на латыни в школе. А вот само значение и смысл события от нее ускользали. Жизнь в палаццо шла своим чередом. Изабелла по-прежнему расхаживала от внутреннего двора к салону в пышных нарядах, оставляя за собой шлейф серебристых смешков; Пьетро по-прежнему капризничал, ревел до хрипоты и стучал кулаками по полу; София по-прежнему наливала обеденный суп в прежние тарелки за прежним столом; солнце по-прежнему вставало за окном классной по утрам и двигалось к спальням по вечерам. Дверь в покои Марии стояла запертой. Иногда Лукреции казалось, что так будет и впредь, что она всю жизнь проведет в этих комнатах с братьями, в привычном платье и чулках.
Вскоре после тринадцатого дня рождения Лукреция встала с постели и пошла к окну посмотреть погоду, и за спиной вдруг кто-то ахнул: в дверях стояла мама, а по обе стороны от нее — две придворные дамы. Лицо матери сияло.
— Поглядите на Лукре! — Элеонора хлопнула в ладоши. — Знаменательный день!
Лукреция неуверенно улыбнулась маме. Чем это она заслужила такую похвалу и внимание?
Все взгляды в комнате обратились на нее; три няньки оторвались от работы, руки их тут же повисли. Лукреция посмотрела туда, куда показывала пальцем Элеонора. Отчего мама радуется, разве что-то в ней изменилось?.. Длинный белый camiciotto [27] , босые ноги, под ними — доски.
27
Халат (ит.).
— Смотрите! — призвала мама и развернула Лукрецию лицом к стене.
Женщины заохали.
— Поздравляю! — воскликнула одна из них.
— Видите, да? — торжествовала Элеонора, но Лукреции ничего не объяснила.
Она повернулась и так, и сяк. В чем дело? Что в ее спине удивительного?
А потом увидела. По ткани расползалось красное пятно: халат был картой, а пятно — одиноким островком посреди бескрайнего белого моря. Ну конечно, вот почему сегодня тянуло живот, будто внутри сжимался и разжимался кулак.