Портрет прекрасной наездницы
Шрифт:
– У тебя же нога, я забыла. Я побегу, да? А ты догоняй потихоньку.
Она побежала, но через метров десять остановилась, ойкнув, нагнулась и, сняв туфель, сказала подошедшему Вадиму:
– Кирдык калошам. Китайские производители не предполагали, что русские девушки на каблуках будут по песку бегать.
Вадим взял туфель из рук Тани, рассмотрев его, произнёс:
– Лапти ещё можно починить.
Повисла тяжёлая пауза. Он поднял глаза и посмотрел в глаза Тани прямо жадно и без стеснения. Они стояли вначале длинного ряда пляжных лежаков,
Почти задыхаясь, - его уже трясло от желания, от подступившей горячей и сладкой истомы - он сделал к Тане шаг, полный безумной решимости сейчас и здесь овладеть ею, но она, наконец, почувствовала угрозу. С расширившимися глазами отступила на шаг назад, сбросила с ноги целый туфель и, сказав: «Привет китайским производителям! Назад к природе! Побегу босиком», – легко побежала к классу, на ходу оглянувшись, и крикнув: «Догоняй!»
Она удалялась быстро, силуэт её уменьшался, краешек солнца, показался на горизонте, Вадим не сдвинулся с места, он зачарованно глядел на будто парящую над песком фигуру в белом платье.
Неожиданно зарычав, как пёс, он упал на колени, и стал колотить кулаками по песку. Горестно воя, он повторял:
– Всё, всё, всё! Лошара, сейчас я мог узнать, такая ли ты настоящая, когда приходишь ко мне под кайфом. Я мог бы целовать твою грудь, ласкать тебя, ведь я так хорошо тебя знаю, так хорошо могу тебя удовлетворять. Тебе было бы хорошо, Таня. Но я никогда уже не узнаю, какая ты, Таня, настоящая. Ты только под кайфом будешь моей.
Вернувшись домой, он сказал матери только два слова: «Дай денег». Мать, суетливо покопавшись в сумке, протянула ему две тысячные купюры. Презрительно глянув на деньги, Вадим небрежно сунул их в карман брюк, и вышел за дверь. Мать смотрела в окно на удаляющуюся фигуру сына, шепча: «Господи, спаси и помилуй раба Божьего Вадима, Матерь Божья спаси его». Смотрела до тех пор, пока сын не скрылся за домами. После ещё долго, застыв отрешённо, стояла она у окна с закрытыми глазами, опустив голову, и очнулась только тогда, когда старшая дочь, тронув её за плечо, испуганно спросила: «Мама, что с тобой?»
Вадим позвонил в хорошо знакомую ему дверь, купил спичечный коробок «травы». Через несколько минут, он стоял на трассе.
Таня и Дмитрий
– Куда мы едем, родной?
– спросила Таня у Дмитрия.
– К одному прекрасному человеку, отцу-открывателю прекраснейших российских Мадонн.
– В твоём городе и такие люди есть?
– В нашем городе, Таня, ты должна говорить: в нашем городе. С одним таким человеком я, слава Богу, знаком.
– А он, – этот кудесник, уже много Мадонн открыл? У него, что это дело на поток поставлено? – рассмеялась Таня.
– Одну из них, прекраснейшую из прекраснейших, он точно нашёл. За что я ему безмерно благодарен, сердечно благодарен моему спасителю
– Мельников. Мы к нему едем? – посерьёзнев, спросила Таня.
– Он самый. Кудесник Мельников, – кивнув головой, произнёс Дмитрий. – У меня к нему, вернее у нас с тобой, к нему имеется неотложное, важное и срочное дело.
– Какое же?
Дмитрий рассмеялся:
– Хочу, чтобы это было для тебя сюрпризом.
– Но, Дима…
– Потерпи, дорогая.
– Скажи, Дима.
– Потерпи.
Мельников не сразу открыл дверь, звонить пришлось несколько раз. Наконец за дверью послышались тяжелые шаги и строгий голос, немного раздражёно, произнёс: «Кто?»
– Владимир Петрович, – простите за беспокойство. Это Дмитрий. Если помните, я с Костей вашим племянником был на вашем юбилее, – тушуясь, негромко сказал Дмитрий.
Пауза была короткой.
– Ах, Дмитрий! Помню, помню. Открываю, Дмитрий, – воскликнул Мельников. Звякнула щеколда, дверь открылась и Мельников, в заляпанном красками халате возник на пороге, с невероятным изумлением переводя взгляд с улыбающегося лица Тани на лицо Дмитрия.
– Здравствуйте, Владимир Петрович, – сказала Таня.
Мельников, механически вытирая руки тряпкой, которую он держал в руках, воскликнул:
– Танечка? Вы?
– Это я, Владимир Петрович с Димой, – ответила Таня, прижимаясь к Дмитрию.
Мельников перевёл взгляд, в котором застыл вопрос на Дмитрия, смотрел на него несколько мгновений внимательно и пристально; что-то прояснилось в его взгляде, поклонившись гостям, он радушно сказал:
– Милости просим, гости дорогие.
Он провёл немного смутившихся Таню и Дмитрия в гостиную, усадил их в кресла и, удовлетворённо потирая руки, сказал:
– Располагайтесь, господа. Через пару минут, я приду. Только вымою руки и переоденусь.
Оглядываясь и улыбаясь, он вышел из комнаты.
Не накрытый Танин портрет стоял на подставке, рядом стоял неоконченный пейзаж. С холста смотрел на них хорошо знакомый Дмитрию балтийский пейзаж: неспокойный залив, с пенистыми гребешками волн, дюны, валуны, сосны, неяркое солнце, одинокая чайка над волной, в пронзительной северной тишина. Рядом с пейзажем на подставке был ещё один холст, на нём была прорисована голова мужчины, с надменным выражением лица, с тусклыми, не живыми глазами.
Таня и Дмитрием, не сговариваясь, переглянулись. Таня прыснула в кулак.
– Портрет современного коррупционера, – шепнул ей на ухо Дмитрий.
– У меня такое ощущение, что я его уже где-то видела, – ответила она.
– Они все на одно лицо, – резюмировал Дмитрий, – я с такими типами встречался по работе многократно.
Дмитрий перевёл взгляд на портрет Тани. Не отрывая глаз от картины, он тихо прошептал:
– Танечка, а тебе не кажется, что в картине, что-то изменилось? Мне кажется, что твоя улыбка стала счастливей.
– Она радуется нашему счастью, – беря Дмитрия за руку, – шёпотом ответила ему Таня.