Портрет семьи (сборник)

Нестерова Наталья Владимировна

Найдя гениальное решение, я испытала подъем духа, которого давно была лишена. Тупиковая ситуация вдруг оборачивалась прекрасной перспективой.

В долгий ящик я решила дело не откладывать.

Прямо с почтамта заказала справочную телефонную службу Алапаевска, и мне по фамилии и адресу дали номер домашнего телефона Игоря. Я тут же его набрала.

— Привет! — радостно поздоровалась. — Это Кира.

— Кто? — спросили на том конце.

— Игорь?

— Да-а… — Он растерянно протянул.

— Игорь, я могу подумать,

что ты не рад меня слышать! — капризно захихикала.

— Очень! — Он задохнулся от восторга. — Очень рад! Но ты никогда… Ты уже три месяца не пишешь… Кира! Это правда ты?

— Конечно! Как же тебе доказать? — Я жеманничала, как записная кокетка. — Помнишь, мы ходили на каток в парк Горького? И ты учил меня прыжку вполоборота? А я все время падала. Мы замерзли, а ты еще купил мороженое!

(В тот вечер я отбила копчик, и у меня здорово болела попа, выражаясь языком моего сына, до рождения которого оставалось три года, болел банкомат. Я была зла на собственную неуклюжесть и срывала недовольство на Игоре и фруктовом мороженом. Но сейчас те события неожиданно покрылись романтическим флером.)

— Кира! — Он боялся поверить. — Это ты!

— В полный рост и с преинтереснейшим известием. Хочешь знать каким?

— Да!

— Я к тебе приеду!

Послышались странные звуки: грохот, шелест, возня. Не в обморок же он упал?

— Игорь! — позвала я. — Игорь, что с тобой?

— Кира! Я… ты… мы…

— Мы скоро увидимся.

— Повтори, пожалуйста! Ты хочешь ко мне приехать?

— Совершенно верно. Кажется, ты не рад?

— Что ты! — закричал Игорь. — Страшно рад! Счастлив! Не могу поверить!

— То-то же! — Я перевела дух. — Когда буду выезжать, дам тебе телеграмму, чтобы встретил поезд.

— Кира? Ты не могла бы еще раз сказать? Ты в самом деле намерена ко мне приехать?

— Сколько раз тебе повторять?

— Кира! Не могу дышать!

— Крепись! Я везу большие запасы кислорода. До свидания, Игорь! До настоящего свидания!

Положила трубку, не услышав ответного прощания, а только булькающие звуки. Заплакал от умиления, что ли? Хорошо бы его не разбил инфаркт до моего приезда!

Все последующие приготовления к побегу не составили труда. Главной заботой был разговор с Антоном, которого требовалось подбить на должностное преступление. Больших угрызений совести я не испытывала, потому что читала в романах Латыниной про нравы российского бизнеса. Беременную женщину продержать несколько месяцев на зарплате — это копейки по сравнению с забавами олигархов, которые прикарманивают промышленные комплексы.

Но мне пришлось лихо, когда в середине разговора Антон потребовал открытости. Я пустила слезу и не заметила этого. Я ломала себя, как хирург скальпелем резала по живому. Просила! Я никогда в жизни ни о чем никого не просила! Это все равно что быть чуть-чуть повешенной. Тебе на шею надели петлю, выбили из-под ног табуретку. И ты висишь, горло

передавило, глаза выкатываются, язык полез наружу… Хорошо, что Антон вовремя подхватил меня и снял петлю!

Я считала, что уже ничего нового не могу узнать в жизни, испытать новых чувств или ощущений, что не развиваюсь эмоционально или физически.

И сие есть физиологическая норма для женщины-бабушки. Но ребенок, которого я ношу, пробил коридоры в моем сознании, абсолютно неожиданные.

Я могу врать, просить, навязываться, унижаться, клянчить деньги, строить козни и интриги. Если бы мне потребовалось для собственного здоровья, которое есть благополучие ребенка, забрать у нищего корочку хлеба, я бы забрала!

Все дело в счастье, которое со мной случилось.

От этого счастья я на пятом месяце.

Попутчицы

Давно не ездила в поездах, они изменились в лучшую сторону. Чисто, кожзаменитель на сиденьях не порезан, на полу ковер, на окнах занавесочки. Только пахнет по-прежнему — туалетом и железной дорогой.

В купе вошла женщина монументальных форм, как если бы Людмила Зыкина наплевала на диеты.

Следом протиснулась вторая, ростом поменьше, но в талии значительно шире. Свободного пространства не осталось, а из-за их спин зазвучал женский голос:

— Проходите! Я коридор закупорила!

Третья попутчица по массе была под стать первым двум — снежная баба в пальто. Такое впечатление, что в кассе специально выдавали билеты по живому весу. Раньше были вагоны для некурящих, теперь — купе для тучников?

Я забилась в угол к окну. Женщины пыхтели, сопели, рассовывая свои вещи, почему-то торопились, мешали друг другу и переговаривались возбужденно:

— Вы посидите!

— Нет, это вы посидите!

— Подождите!

— Сами подождите!

Люди всегда нервничают при отправлении поезда и при высадке из него, даже если они уже зашли в вагон или прибыли на конечную станцию.

«Повезло, что женщины в попутчиках, — подумала я. — Экие толстушки! Ночью определенно будут храпеть».

Но до ночи еще было далеко, а дышать уже становилось нечем. Казалось, их тела вытеснили объем воздуха и его стало не хватать. Дальше — хуже. Когда они сняли верхнюю одежду, купе превратилось в газовую камеру. Резко запахло потом и духами — самое тошнотворное сочетание.

Едва удержавшись, чтобы не зажать нос рукой, пробормотав: «Устраивайтесь, я выйду», протиснулась в коридор. Надеялась, что дверь останется открытой. Но ее громко захлопнули за моей спиной.

Если не включат кондиционеры, я погибла. Меня-то в нормальном состоянии мутит от сильных запахов, не важно чего — бензина, парфюмерии или навоза, а уж нынче просто наизнанку выворачивает.

Прошла в начало вагона, заглянула в купе проводников:

— Скажите, пожалуйста, вы будете включать кондиционер?