Портреты словами
Шрифт:
1941 год, ноябрь. Ташкент
Нас поселили в особняке, который предоставил семье Горького писатель Лахути. Пока Екатерина Павловна Пешкова еще не приехала, я, Андрей Романович, Басов и Иван Николаевич Ракицкий жили в этом особняке. Пешковы жили у Веры Алексеевны Громовой, сестры Надежды Алексеевны. Андрей Романович заболел вскоре после нашего приезда. Не сразу распознал врач-узбек инфаркт. После приезда Екатерины Павловны Пешковой нас приютила Инна Ивановна Яковлева, врач-невропатолог. У нее собственный домик – две с половиной комнаты с удобствами: вода, канализация, бетонированный погреб. Яковлева уже двадцать пять лет живет в
Вскоре после нашего приезда появился Федор Пименович Бондаренко, один из режиссеров, работавших с Радловым и мной на слете пионеров в 1929 году и над меломимой Маяковского в цирке в 1930 году, – подружились тогда. Он директор Русского оперного театра в Ташкенте. Сразу же сказал мне: «Завтра подавайте заявление о зачислении вас главным художником театра». Через день я уже шла на службу. Театр в одном помещении с Узбекским театром оперы и балета. Играют в очередь – через день. Конечно, местные работники приняли меня в штыки. Выдержала.
…Для поддержания существования «рыночным» способом у нас нет достаточно денег, а менять или продавать нечего. Союз художников пайков не исхлопотал. Впоследствии два раза получал разрешение на экспедицию в Ферганскую долину за продовольствием; это поддержало художников, в их числе и нас, ненадолго.
…Первый поход Басова на Аллайский базар был странным. Пошел за курицей, рисом и помидорами, а вернулся смущенный с большим свертком – огромное старинное сюзане. Повесили на стену и голодные любовались. Это сюзане я недавно подарила моим друзьям Капицам – висит у них на даче на Николиной горе. Теперь, не голодная, опять любуюсь им.
Меня прикрепили после долгих хлопот к коминтерновской столовой; ношу оттуда в глиняном горшке из-под каши (Басов сделал конструкцию из веревок, чтобы удобно было нести и не проливалось) затируху – в кипятке заваренная ржаная мука, иногда блестки хлопкового масла. Хлеб получаем по карточкам черный.
…Когда мы переехали к Инне Ивановне, у Андрея Романовича второй инфаркт и воспаление легких. Устроили в больницу. Вот тут-то и начался для меня ад.
…Андрей Романович в больнице, у него бред – все ловит какие-то облака и хочет бежать. Его привязывают ночью веревками к кровати – уже двое больных выбросились из окна. Каждый день хожу его кормить – и опять театр. Ходила ночью в какое-то грязное логово, добыла сульфидин – медицинскую новинку – за золотые мамины часы.
Инна Ивановна Яковлева заведует нервно-психиатрическим диспансером и еще работает в больнице. Ее знают и уважают все в Ташкенте. Она помогает нам чем может.
…В Ташкент из Горького в декабре приехал А. Толстой с женой, ее матерью, секретаршей и домработницей. (Узбекское правительство заботливо встретило его – приготовили особняк с садом и роскошные пайки…) Как внимательно следил он за всем, что происходило на фронте и по всей стране, но, так же как и всегда, выполнял свой писательский план. И, конечно, как и везде, он быстро «обрастал» людьми. В самые тяжелые дни, каковы бы ни были известия с фронта, его ни на минуту не покидала уверенность в победе.
О литературном мастерстве он, видимо, не забывал ни при каких обстоятельствах и однажды, когда мы проходили с ним по мрачным в то время улицам Ташкента, вне связи с предыдущим разговором он, вдруг остановившись, сказал мне:
– Понимаешь, какое дело… свое первое «А» – мое, толстовское, – я сказал впервые, когда мне было
Театр Толстой всегда очень любил. Ему удавалось иногда «дорваться» до участия в профессиональных спектаклях в качестве актера. Было очень забавно, как он однажды «рвался» даже в балет. Когда мы работали над постановкой «Эсмеральды», он говорил:
– Татьяна, будет невероятным свинством, если мне не дадут возможности участвовать в этом спектакле! Возьмите меня хоть на роль козы.
– Какой козы? – спросила Вечеслова.
– Ну а как же, неужели ты будешь Эсмеральда без козы? Никакого успеха у тебя не будет и не может быть! Гельцер – Эсмеральда в Большом театре в Москве всегда выходила с козой!
Конечно, просьба его была шуткой, но стремление участвовать в спектакле было искренним.
Летом в Ташкенте Республиканская комиссия помощи эвакуированным детям устроила концерт в помещении Театра оперы и балета. Толстой написал для этого вечера очень смешной политический одноактный скетч. Основные роли в нем играли: Раневская, Михоэлс, Абдулов и сам А. Н. Толстой. Концер прошел с огромным художественным и материальным успехом. К концу скетча по ходу действия Михоэлс и Толстой (они изображали плотников) должны были последними уходить со сцены, но, как рассказал Михоэлс, Толстой подошел к нему и шепнул умоляюще:
– Давай поиграем еще – не уйду со сцены, – тебе, может быть, уже надоело, ты актер, а я вот дорвался…
Михоэлс не мог отказать Толстому, и они что-то импровизировали, и очень смешили зрителей.
…Приехала Ленинградская консерватория. Вслед появились Михоэлс, Раневская, Ахматова, Ладыжников с дочерью, Всеволод Иванов с семьей, артистка Пугачева с мужем, академик В. П. Филатов, Константин Липскеров, Миронова и Менакер, Тышлер, Луговской и его сестра, Булгакова, Корней Иванович Чуковский; он опекал Валю Берестова [74] – поэта, которому лет четырнадцать, а может, двенадцать.
74
Берестов Валентин Дмитриевич (1928) – русский советский поэт. Печататься начал в 1946 г.
Корней Иванович часто заходит к нам. Басов иллюстрирует его «Айболита». Будут печатать отдельной книгой. Напечатали. Бумага ужасная, как промокашка, и многие иллюстрации Басова испорчены.
…К нам приходит Владимир Луговской, хочет читать свою новую поэму. Басов спрашивает: «Она длинна?» – «Да нет – четыре с половиной тысячи строк». Благодарим, отказываемся: некогда.
Когда я жила в 1963 году в ялтинском Доме творчества писателей, сестра Луговского Татьяна показала мне по дороге вниз в Ялту большой валун гранита, в котором замурована урна с сердцем Луговского. На стороне камня, выходящей на дорогу, вделана бронзовая доска с барельефом головы поэта, работа его друга скульптора. Такова была воля поэта, которую исполнила его вдова.
Знаменитая артистка Тамара Ханум, необычайно одаренная, умна, культурна, поехала на Дальний Восток с ансамблем обслуживать армию. Работая там, она просила расплачиваться с ней досками и бревнами (в Узбекистане – на вес золота, так как необходимы на постройку канала). Вернувшись в Ташкент с эшелоном этого груза, устроила в старом городе на площади «пир горой» для народа – плов, вино и ее песни и пляски. Потом говорили, что было больше тысячи человек. Вскоре получила звание народной артистки Узбекистана, и это по праву – народ оценил ее поступок.