Портреты Смутного времени

Широкорад Александр Борисович

Неблагодарные соотечественники поступили с прахом Кузьмы Минина еще более по-свински, чем с прахом князя Пожарского. Первоначально Минин был похоронен с наружной стороны Спасо-Преображенского собора у алтаря. Со временем старый храм совсем обветшал, и в 1672 году останки Минина были перенесены в новое здание. В 1834 году могилу Кузьмы вновь разрыли и перенесли в склеп под собором, где его гробница была поставлена рядом с гробницами нижегородских князей.

Сто лет прах Кузьмы Минина не беспокоили, но летом 1929 года уже большевистское начальство решило снести Спасо-Преображенский собор, а на его месте построить местный Дом Советов. В ходе разборки собора 6 октября 1929 года состоялось вскрытие гробницы Кузьмы Минина. Акт

вскрытия был подписан заведующим партийным архивом С. И. Богодиным, прорабом В. В. Медведевым, краеведом И. И. Вишневским и неким А. А. Евстафьевым, род занятий которого не установлен. Кости из гробницы Минина были перенесены в помещение крайисполкома, а сотрудник музея М. П. Званцев по останкам костей определил, что они принадлежат троим: ребенку и двум взрослым. Это же подтвердила и проведенная впоследствии судебно-медицинская экспертиза. 9 октября 1929 года в газете «Нижегородская коммуна» была опубликована статья «Вскрытие гробницы Минина», где сообщалось, что прах Минина несколько раз переносился с места на место, и «...по-видимому, часть останков при перенесении потеряли и были вынуждены заменить их первыми попавшимися под руку частями скелета. Точно такое же содержание гробов было и при вскрытии гробниц (нижегородских князей. — А. Ш.) весной текущего года в том же соборе». К сожалению, фамилии автора под заметкой не оказалось.

Останки долгое время хранились в краеведческом музее, а в 1962 году решили перенести их в Архангельский собор, расположенный на территории Нижегородского кремля. Специальная комиссия с помощью эксперта с кафедры судебной медицины мединститута предположила, что кости принадлежали Кузьме Минину, его жене и подростку-родственнику. В конце концов, кости трех скелетов были захоронены в Архангельском соборе Нижегородского кремля. На надгробной плите высечено: «Кузьма Минин. Скончался в 1616 г.».

Завершая рассказ о Минине и Пожарском, несколько слов стоит сказать и об их культе. Разумеется, речь идет о светском культе, поскольку Минин и Пожарский, видимо, единственные из средневековых деятелей, положительно оцениваемые официальными историками и не ставшие православными святыми. В самом деле, все мало-мальски заметные фигуры русской истории — княгиня Ольга, князь Владимир Красное Солнышко, Александр Невский, Даниил Московский и др. — записаны в святые, а вот Минин и Пожарский — нет. Но эта тема еще ждет своих исследователей.

Михаил и Филарет сделали все, чтобы подвиг Минина и Пожарского был мифологизирован и затерялся в ряду романовских сказок о святом царевиче Дмитрии, крестьянине Иване Сусанине, чудесном избрании царя Михаила и т. д.

Первым, кто по достоинству оценил историческую роль Минина и Пожарского, был Петр Великий. По пути в Персию он заехал в Нижний Новгород. Там 30 мая 1722 года Петр отметил свое пятидесятилетие. Он был на литургии в Спасо-Преображенском соборе, пел вместе с певчими и читал Апостол, а по окончании службы пожелал увидеть могилу Кузьмы Минина. Поклонившись до земли, Петр Великий произнес: «Вот истинный избавитель отечества!»

Позже официальные власти стали вспоминать о Минине и Пожарском в годы военных неудач. Так, поражения в войне с Наполеоном в 1805—1807 годах вызвали вспышку квасного патриотизма среди московских бар, хорошо описанную Львом Николаевичем Толстым в романе «Война и мир». На этом фоне стал создаваться и культ Минина и Пожарского. Одни о них писали стихи, а скульптор Мартос в 1811 году начал работать над памятником воеводам второго ополчения. Завершить постройку грандиозного монумента удалось лишь после победы над «врагом рода человеческого». 20 февраля 1818 года в центре Красной площади был торжественно открыт памятник с краткой надписью на постаменте: «Гражданину Минину и князю Пожарскому благодарная Россия».

Как остроумно написал историк Валерий Шамшурин: «С тех пор Минин и Пожарский

стали одними из самых популярных исторических личностей, без упоминания о которых не обходился ни один серьезный разговор о судьбе России. Увековеченные Мартосом, они воспринимались неразрывно, как одно целое, символизируя жертвенный подвиг во имя Отечества. Однако и в те времена высказывались суждения об их неравнозначности, и предпочтение отдавалось то Минину, то Пожарскому. Любопытно в этой связи свидетельство Александры Осиповны Смирновой-Россет об отношении к вождям земского ополчения царя Николая I: „Он очень восторгается Мининым, гораздо более, чем Пожарским, который был прежде всего вояка“». [86]

86

Шамшурин В. Минин и Пожарский — спасители отечества. — М.: Новатор, 1997. С. 191.

Добавлю от себя: таким воякой-бессребреником его изобразили в наших школьных и вузовских учебниках истории.

В 30-е годы большевики дважды переносили памятник Минину и Пожарскому по территории Красной площади с одного места на другое. По этому поводу эмигрантская пресса злословила, что Минин показывает рукой Пожарскому: «Мы раньше вон там стояли». И действительно, рука Минина точно указывала на то место.

Любопытно, что с петровских времен до 1860 года ни один корабль русского флота не был назван в честь Минина и Пожарского. А вот в 60-70-х годах XIX века, когда коварный Альбион чуть ли не ежегодно грозил войной России, первые русские броненосные крейсера, специально построенные для борьбы на британских коммуникациях, получили названия «Князь Пожарский» и «Минин».

Очередной пик культа Минина и Пожарского наблюдался в 1918-1920 годах, когда белогвардейская пропаганда оказалась в крайне затруднительном положении. Белые громогласно обличали бесчинства красных, но взамен идей большевизма ничего не могли предложить. Даже по простейшим, но животрепещущим вопросам — о будущем государственном устройстве России, о владении землей и др. — вожди белых отвечали: «Вот победим коммунистов, тогда посмотрим». (Так называемая позиция «непредопределенности», сформулированная деникинским правительством.)

Единственный позитивный лозунг белых был: «Даешь единую и неделимую Россию!» И тут как нельзя кстати пригодился культ Минина и Пожарского. Их имена к месту и не к месту повторяла белая пресса. Бронепоезда с названиями «Князь Пожарский» и «Кузьма Минин» можно было встретить на всех фронтах Гражданской войны. На Каспии деникинцы два танкера вооружили тяжелыми орудиями и назвали крейсерами «Минин» и «Пожарский».

В свою очередь, большевики свою пропаганду основывали на интернационализме. Их корабли и бронепоезда носили имена «Розы Люксембург», «Карла Либкнехта», «Белы Куна» и т. д.

Но это не мешало белым вождям заключать секретные договоры с иностранными государствами, предусматривающие расчленение России, а большевикам — собирать по кускам осколки великой империи.

В первые годы после революции в СССР господствовала историческая школа М. Н. Покровского, которая всех государственных деятелей России до 1917 года объявила реакционными. Созыв второго ополчения Минина Покровский именовал «наемом дворянского ополчения буржуазией».

В Малой советской энциклопедии издания 1930—1932 годов о Минине и Пожарском говорится: «Минин-Сухорук... нижегородский купец, один из вождей городской торговой буржуазии... Буржуазная историография идеализировала М.-С. как бесклассового борца за единую „матушку Россию“ и пыталась сделать из него национального героя». «Пожарский... князь... ставший во главе ополчения, организованного мясником Мининым-Сухоруком на деньги богатого купечества. Это ополчение покончило с крестьянской революцией».