Портреты
Шрифт:
– Последние два года я работала над тем, что вы видите. Как, по-вашему, этого достаточно?
К моему удивлению, он расхохотался.
– Поделом мне, но скажите, мисс Вентворт, вы всегда так легко обижаетесь?
– Только если мне кажется, что кто-то наступает на мое драгоценное самолюбие.
– Постараюсь не заниматься этим чересчур усердно. Скажите, в каком уголке Франции вы писали эту серию?
– Я... я бы не хотела говорить.
– Не хотели бы?
– Нет, – твердо сказала я, думая про себя, что
– А можно узнать почему?
– По личной причине.
– Понимаю. В таком случае, разрешите ли вы мне узнать хотя бы кое-что о «Портрете мальчика»? Он представляется мне особенно интересным.
– Да, конечно. – Мы подошли ближе к картине и остановились. Портрет у меня получился большой – шесть на четыре фута. Гастон смотрел на нас со своего луга, и его взгляд был устремлен вдаль. Он был очень задумчив – маленький мальчик, совсем одинокий, оглядывал мир и лишь ему одному было ведомо, что он о нем думает.
– Вы знаете, что это лучшее, что вам пока удалось сделать?
Я удивленно взглянула на Лейтона.
– Да.
– Отлично. Полное отсутствие излишней скромности. Мне это нравится. Чтобы добиться успеха, надо твердо знать, что хорошо, а что плохо. Я уже сказал, – это ваша лучшая работа. Интересно, о чем вы думали, когда писали ее?
– О Маленьком принце, – ответила я тихо, скорее сама себе, чем ему.
Теперь настала его очередь удивиться. Он помолчал, потом тоже тихо произнес:
– Понимаю.
Я до сих пор так и не знаю, что произошло в то мгновенье, но я неожиданно стала воспринимать этого человека совсем по-другому. Я поняла, что он и в самом деле правильно видит.
– Мисс Вентворт, мне бы очень хотелось поговорить с вами еще о вашей работе, но уже поздно и, насколько я понимаю, галерея сейчас закроется. Я хотел вас спросить... не выберете ли вы времени, чтобы пообедать со мной?
Вопрос был настолько неожиданным, что я глупо уставилась на него и с трудом заставила себя собраться с мыслями.
– Мистер Лейтон, вы отлично знаете, что подобная возможность представляется раз в жизни, и я бы наверное согласилась не попасть на собственную свадьбу ради того, чтобы пообедать с вами.
Он высоко запрокинул голову и рассмеялся.
– Нет, вы все же голодающая художница. Ну что ж, мне нравится ваша прямота, хотя, должен сказать, более странного ответа мне еще не доводилось слышать.
– Я хочу вас предупредить, что я ужасающе прямолинейна. Это настоящее проклятье, так же как и полнейшая неспособность приходить вовремя.
– Я понимаю и постараюсь об этом вспомнить, если мне придется ждать вас, стоя у алтаря.
– Будем надеяться, что ни того, ни другого не случится.
– Чего именно? Я никогда не буду вас ждать или вы не опоздаете?
– Вы отлично знаете, что я имела в виду. – Да,
– А в какой именно мансарде я вас найду? – спросил он с довольной улыбкой.
– Бошом-Плейс, тридцать три.
– Неплохая, должна быть мансарда. Я заеду за вами в восемь.
Я постаралась добраться до дому побыстрей, несмотря на то, что метро в этот час было переполнено, приняла душ и переоделась. 3вонок в дверь раздался как раз, когда я причесывалась, злясь из-за того, что волосы отказываются слушаться, упорно желая по привычке свободно падать мне на плечи. Поняв, что мне все равно не удастся их по-модному уложить, и сердито проворчав: «Черти непослушные», я снова расчесала их на прямой пробор, бросила расческу и кинулась к двери.
– А, вы готовы? Вы что же меня разыгрывали? – Лейтон как ни в чем не бывало вошел в дверь, держа в руке книгу. – Видите – я приготовился ждать.
– Мистер Лейтон...
– О, я вижу, мне надо с вами серьезно поговорить. Вы должны называть меня по имени, иначе мы не сможем как следует пообедать.
– Почему?
– Потому что мне кусок не полезет в горло. Когда молодая красивая дама называет меня «мистер Лейтон», я начинаю чувствовать себя благородным отцом, а это вредно для психики и еще вреднее для пищеварения.
– Ясно, – я весело кивнула. – А я думала, у нас будет деловой обед.
– Вы правы. Я всегда даю своим жертвам выговориться, прежде чем выношу окончательный приговор. Но перейдем к делу. Столик заказан и будет накрыт через полчаса видите, я не безнадежный пессимист – так что мы вполне можем ехать.
Не найдя, что ответить, я надела пальто, взяла сумку, и мы вышли. Макс довольно улыбался.
Это был маленький французский ресторанчик, в котором раньше мне никогда не приходилось бывать. Пожалуй, в таком месте я вполне могла бы встретить Пег. Нас провели к столику, расположенному в глубине зала, и, после того как мы сделали заказ, который принял официант, несомненно прошедший курс галантного обхождения в Париже, Макс откинулся на спинку стула и пытливо посмотрел на меня глазами цвета полночного моря.
– Итак, не хотите ли вы поведать мне о терниях и невзгодах, которые не дают покоя стремящемуся к славе художнику в доме тридцать три на Бошом-Плейс? Я подумал, что вам для начала захочется поговорить именно об этом.
– О, Господи, а я-то надеялась, что вы не станете расспрашивать. Только представьте себе, что значит прозябать в безвестности! Что-то вроде этого: «А чем же вы занимаетесь, детка? Рисуете? А, ну да, маленькие картиночки. Как мило. Не замужем, говорите? Понимаю... В ваши годы... Ну-ну, не стоит огорчаться, вы еще молодая, не поздно...» Ужасно противно.