Поручик
Шрифт:
Ну, это и не самый еще большой пример идиотизма. У нас был случай, когда украденное в квартире начали продавать в том же подъезде, где эта квартира находилась. Чтоб далеко не ходить.
— Убийств так и вовсе уже пару лет не было, с тех пор как старый Михал Климки жену с любовником застал. Так он тогда сам в милицию и пришел, вместе с ружьем. Тихо у нас здесь…
Я мысленно поморщился. Те, кому приходилось часто присутствовать на бесконечных совещаниях, разводах, планерках, те быстро учатся мысленно не то, что морщиться — язык показывать.
Зря ты, майор, про тишину здешнюю сказал…
Опера — народ суеверный, поэтому
Однако.
Когда я услышал про выделенное жилье, то представил себе комнату в общаге. А что еще могут дать свежевыпущенному лейте… тьфу, поручику?
Комната. С этим угадал. Диван, раскладной, чтобы спать, стол, два стула, этажерка с книгами, шкаф-гардероб, солидный, определенно глубокоуважаемый. На дощатом полу, крашенном рыже-коричневой краской — короткая зеленая дорожка. На столе — скатерть с кисточками и вазочка с цветами. На стене — веселенькие желтые обои с узорчиком и несколько картин. Репродукций, наверное… да нет, точно. Навряд ли здесь мог оказаться оригинал «Совета в Филях». Остальные мне незнакомы — городские пейзажи, старинные дома. Это, может и оригиналы, какого-нибудь местного Пикасски.
— Вход отдельный, стирка раз в неделю, завтрак и ужин — в гостиной, следующая дверь по террасе.
Эх, мне б такую комнатку после школы милиции… Я б, может и не женился вовсе. Я, правда, и так не женился, но Катька, у которой единственным достоинством была подаренная родителями квартира, тогда выпила бы из меня не три литра крови, а всего-то грамм четыреста.
Я поправил френч — никак не привыкну к нему — и чуть прищелкнув каблуками, наклонил голову:
— Спасибо, пани.
И, похоже, промахнулся…
Пожилая тетушка, выглядевшая до ломоты в зубах уютно — у нее даже фартук был! — сверкнула глазами так, что будь в ее руках мушкет — он бы выстрелил. А судя по недовольно поджатым губам — выстрелил бы он в одного болтливого не по разуму поручика.
— Вы что, товарищ поручик, поляк?
— Никак нет. Глупая шутка, приношу извинения. А как вас можно называть?
Старушка еще раз сверкнула глазами, но снизошла к моей тупости:
— Называйте меня, как все — тетушка Марта. Так вы — пепелак? Значит, не Челковский, а Челковки… из каких Челковки?
— Из простых, — быстро ответил я.
Снова мимо. Ответ, устроивший майоры, ей явно не понравился, так что голос похолодел еще на несколько градусов:
— В комнате прибираться, в сапогах на кровати не лежать, не шуметь, распутных девок не водить.
— В Лемистане есть распутные девки? — ляпнул я от удивления.
Промах номер три. В глазах тетушки Марты я пал окончательно.
— Ведите себя в моем доме прилично, поручик, иначе пожалуюсь Кристофу.
С этими словами моя домохозяйка удалилась. Оставив меня недоумевать, кто такой этот самый Кристоф, которого я, похоже, должен был испугаться… аа, Семен Семеныч! Это же имя моего непосредственного начальника! Ну, тогда понятно, кем была тетушка Марта раньше, до того, как начала сдавать комнаты приезжим поручикам. Наверняка — учительница. Которая помнит майора Земитки еще шебутным мальчишкой Кристофом и поэтому нимало не сомневается в том, что тот к ней прислушается.
У учительниц это вроде профессиональной деформации. Помню, сидим мы как-то с ребятами
Уф. Я забросил два чемодана в шкаф, пообещав самому себе потом разобрать вещи — и разобраться в том, что у меня за вещи такие есть — и вышел, через маленькую прихожую, в которой помещались только вешалка и стойка для обуви, на упомянутую выше террасу.
От двери вниз спускалось широкое деревянное крыльцо — отдельный выход, как и обещали, а вправо протянулась дощатая терраса, охватывающая дом на высоте примерно метра.
Сам дом был старым, деревянным, выкрашенным темно-вишневой краской и построенным еще при царе Горохе. Если быть точным… дайте-ка прикинем… при Александре Втором. Потому что дому сто лет, и он через несколько лет пойдет под снос. Жильцов обещают расселить в новом микрорайоне Залесье, который закончат как раз через три года. Кстати, именно там будет построена квартира для пополнения местной милиции. То есть — для меня. Это я удачно попал, однако. Молодой, холостой, милиционер, на хорошем счету, жильем обеспечен… Живи и радуйся.
А жить здесь, однако, хорошо.
Я облокотился о перила, закурил и посмотрел вдаль.
От дома отходила вниз площадка с подстриженной — а может и скошенной- травой, усыпанной зелеными шапками невысоких кустов, на которых краснели ягоды. Чуть дальше тянулся забор из заостренных сверху досок, а сразу за забором качались верхушки деревьев, растущих внизу крутого и высокого откоса.
А за деревьями голубело озеро с темными скорлупками лодочек и белыми парусами.
Мне здесь определенно нравится!
«Бывает, проснешься, как… кто-то… крылатой пружиной… крылатой пружиной?.. на взводе, и хочется петь и трудится… Но к завтраку это проходит».
Вот примерно такие же ощущения сейчас у меня.
Бодро проснулся ранним утром, полюбовался, раздвинув занавески на искрящуюся под утренним солнышком гладь озера — интересно, как оно называется? — побрился, побрызгался ароматным одеколоном «Старина» — так что теперь я, видимо, пахну древней развалиной — и вышел на террасу в рассуждении насчет позавтракать.
Хотя мне и казалось, что встал я рано, но оказался не самой ранней пташкой: в плетеном кресле на террасе уже сидел, глядя на водную гладь, интересный персонаж. Старик, годков так семидесяти, худой, можно даже сказать, высохший, с острым носом и пышными белыми усами, в легком светлом костюме в тонкую полоску, с галстуком — это утром-то! — и белой шляпе с черной лентой. Рядом стояла прислоненная трость с гнутой рукояткой. А еще рядом со стариком стоял табурет, на котором красовалась бутылка вина и пустой хрустальный бокал. Бокал, впрочем, тут же перестал быть пустым: старик, не отрывая взгляд от озера, налил себе вина и отпил глоток.