Поруганная честь
Шрифт:
— Поцелуй меня, Меган, — ласково пробормотал он у ее плотно сжатого рта. — Разожми губы и поцелуй меня так, словно я для тебя единственный мужчина на свете.
Когда она яростно затрясла головой, он просто рассмеялся. Потом она почувствовала, как его губы провели цепочку поцелуев по ее щеке, через веко, бровь; деликатные прикосновения рассыпались по ее нежной коже будто драгоценный жемчуг. Влажный язык прошелся кончиком по краю ее уха, отчего она ахнула и задрожала. Едва ее губы раскрылись от изумления, как он встретился с ними быстрым поцелуем, а его язык, не успела она опомниться,
С помощью рук она отвоевала небольшое пространство между ними, достаточное, чтобы упереться в широкую, твердую как гранит грудь. Ее голова кружилась волчком, сердце колотилось так, что готово было выскочить наружу. Чем дольше он терзал ее сладкими поцелуями, будоражил ей чувственность, тем сильнее она инстинктивно сопротивлялась ему и собственному растущему желанию. Ее тело отчаянно извивалось, пытаясь обрести свободу, маленькие руки отталкивали его от себя, но успех был такой же, как если бы она попыталась сдвинуть гору — очень большую гору, очень теплую и полную решимости.
Рыдание, вызванное наполовину страхом, наполовину желанием, сорвалось с ее распухших от страсти губ.
— Нет, Блейк, нет…
— Да, моя сладкая Меган, — уговаривал он. Его губы наконец оторвались от нее и повели дорожку вниз по ее горлу, а потом остановились у беззащитной ямки, в которой так бешено бился ее пульс. — Боже, ты такая сладкая на вкус, — пробормотал он, и его влажное теплое дыхание овеяло ее трепещущую плоть.
Затем он отвел ее руки в сторону, и его пальцы начали проворно расстегивать пуговицы на лифе. Ее сопротивление было слишком хрупким и вскоре сломалось под его силой и умелыми прикосновениями. Он расстегнул платье и стянул его с плеч вместе с тонкими бретельками сорочки.
Заглушив поцелуями ее протесты, он ненадолго отодвинулся, ровно настолько, чтобы позволить одежде упасть до талии. Быстрым рывком он расстегнул свою рубашку, а затем снова прижался к ней. Меган ахнула, ощутив обнаженной грудью мягкие, щекочущие волосы.
Рукава платья связали ей руки не хуже веревки, и она оказалась беспомощной перед его ладонями, протянувшимися к грудям. Шершавые пальцы нащупали розовые кончики и превратили их в жесткие, пульсирующие камешки, и она не могла удержать стон отчаянного желания.
— Тебе это нравится, моя голубка? — прошептал он, перед тем как его рот заменил одну из рук, приникнув к розовому бутону.
— Да, — пробормотала она, обезумев от бешеного огня, который зажег в ней Блейк. Если бы его тело не прижалось к ней так крепко, она бы опустилась на пол, так ослабели ее колени. Странно, как он еще не оглох от бешеного грохота ее сердца, который раздавался у его лица.
Внезапно Блейк отстранился назад, а она заворожено продолжала смотреть на него глазами, расширенными и остекленевшими от страсти.
— О Боже, Меган… Ты принадлежишь мне. — Пока он говорил это, его ловкие пальцы залезли под пояс ее платья, и через секунду вся одежда уже лежала у ее ног. — Я хочу устроить пир моим глазам и губам на твоем сладком теле.
Даже если бы у нее нашлась твердость духа, чтобы протестовать, все равно не хватило бы дыхания. Не успела она опомниться, как Блейк подхватил ее на руки, сделал
Их взгляды, ярко-синий и туманно-серый, слились в жгучей вспышке обоюдной страсти. И все же под любовной жаждой Блейк почуял тлеющую в Меган томительную неуверенность, крошечную искру страха, хоть и смешанную с такой страстью, которая заставляла ее дрожать сладкой дрожью. И снова Блейку пришла на ум голубка, когда он прижимал к себе трепещущее тело. Ее сердце бешено колотилось возле его груди, глаза мерцали на пылающем лице огромными туманными озерами. Милые губки посинели от его страстных поцелуев и трогательно дрожали. Кожа походила на теплый атлас и казалась нежней, чем перышки птицы, которую она ему напоминала.
Меган моргнула, и чары развеялись. Его рот снова поймал ее губы, ладонь прошлась по ее груди, спустилась ниже, ощупывая тонкую талию и изгиб бедра. Когда его язык снова нырнул ей в рот, она ощутила бедром его напрягшуюся плоть, горячую и твердую. Мысль о том, что она скоро потеряет невинность, была настолько пугающей, что заставила ее вырваться из паутины желания, которой он ее оплел. Зарыдав, она стала сопротивляться, ее руки отталкивали его, голова поворачивалась в сторону, избная его чародейского рта, но Блейк не намеревался позволить ей убежать из его шелковой ловушки. Его рот настиг ее, губы прижались к губам в чувственном экстазе, языки сомкнулись в огненном танце. Он крепко прижимал ее к себе, пока она извивалась и сопротивлялась, его рот лишал ее дыхания, а грудь придавливала к кровати. И все время его руки шарили по ее телу, познавали округлости и впадины, открывали ожидавшие его чувственные радости.
Вспышка сопротивления оказалась недолговечной. Меган снова обмякла под ним, тело затрепетало от мужских прикосновений, от рук, с бесконечной нежностью ласкавших шелковистую кожу. Его язык лизал распухшие от страсти губы, словно врачуя живительным бальзамом. Губы стирали поцелуями одинокую слезинку, просочившуюся между ресниц, ощущая соленый вкус.
— Не плачь, mi paloma, моя маленькая голубка, — ласково бормотал он, а его язык в это время путешествовал по изгибу розового ушка. Дрожь восторга пробежала по ней, а он крепко обнял ее и прошептал: — Не бойся, меня, Меган. Я никогда не причиню тебе вреда. Мне хочется дарить тебе одну лишь радость и восторг.
Теперь его губы коснулись ее рта с осторожной лаской, а язык заскользил нежными кругами. Пальцы блуждали вокруг ее грудей, пробуя их мягкость, а когда дотронулись до сосков, то, казалось, сделали это с благоговением. Насытясь ее ртом, его губы прошлись по щеке, ненадолго задержались возле уха и двинулись к хрупкой плоти горла. Язык нырнул в ямку возле ключицы легчайшим прикосновением, будто пчела коснулась крылышком, собирая спрятанный там драгоценный мед.
— Tan dulce, — пробормотал он по-испански, словно английский был слишком грубым, чтобы выразить владевшие им в этот миг чувства. — Такая сладкая.