Поселок Тополи
Шрифт:
— А может, лучше бросить машину и добежать пешком?
— Тут больше мили. Миссис Фэрхолл за нами не поспеет.
— Это верно. Мне за вами не поспеть.
— Я быстро. Вы не бойтесь, проскочим.
Миссис Бакингем развернула машину и дала газ. Но проскочить ей не удалось. Не помогли ни слезы, ни ругань, ни истерические крики. Она поставила машину поперек потока, надеясь прорваться на левую сторону, но какой-то мужчина, к тому же знакомый, приказал ей попятиться. Он просунул руку в машину и рывком выключил скорость.
—
— Там наши дети! — крикнула она. — Кто им скажет? Кто их спасет? Там же тупик!
— Ваши дети не в той стороне. Они вон там.
— Там дерево упало, не проедешь.
— А здесь и вовсе не проедете, я вам верно говорю.
В поселке все изменилось. Мелькали измученные, безумные лица, которых она никогда раньше не видела. Даже знакомые стали другими, они как тени проносились в ее сознании — добрые люди, надевшие жесткие маски. Добрые люди, которые вели себя грубо и бесцеремонно, а то и совсем непонятно.
— Вот машина! — крикнул один, указывая на нее пальцем. — У них есть место. Бежим!
И целая куча людей с какими-то узлами ринулась к ней. Миссис Бакингем судорожно дала задний ход и с размаху угодила задними колесами в кювет. С усилием выскочив из кювета, она вся в слезах покатила обратно к упавшему дереву. Здесь они бросили машину, кое-как спустились с насыпи, обошли завал, снова вскарабкались на дорогу и побежали.
Время как будто остановилось. Часы, минуты — все потеряло смысл. Единственной реальностью оставалось то страшное, невидимое, но слышное, что бушевало на севере и на западе.
Но бабушка Фэрхолл бежать не могла, да ее и не ждали дома дети. Не ждал даже Питер. Ведь она не сомневалась, что Питер далеко, под защитой родительского дома.
Она отставала все больше и больше.
А мать Стеллы не могла угнаться за молоденькой миссис Робертсон.
Три женщины все отдалялись друг от друга в ужасающем мире, где даже взрослые боялись остаться в одиночестве, если вообще успевали подумать о себе.
Бабушке Фэрхолл не о ком было думать, кроме как о себе. Если бы она умела водить машину, она бы вернулась назад и уехала. Но водить машину она не умела и поэтому плелась вперевалку вперед, пыхтя и отдуваясь, донельзя перепуганная, но подгоняемая мыслью, что дома она опять станет сама собой. Здесь, на дороге, она ничто — просто толстая безымянная старуха, которую в случае чего и не опознают, а дома она не кто-нибудь, а бабушка Фэрхолл, женщина почтенная, с достатком и с собственным достоинством. Уж если суждено ей встретить свой конец, так пусть это случится там, дома.
Стиви сидел на кроватке Жюли, прижав к себе кошку и непрерывно гладя ее. Снова и снова он проводил рукой по ее спине, то напевая тихонько, то молча. Когда он вошел в эту комнату, здесь было светло, но через некоторое время он задернул штору, чтобы не
Теперь Стиви уже не радовался пожару. Ему совсем не нравилось, что папа уехал, и мама уехала, и Стеллы нет дома. Он истомился от одиночества, потому что кошке, хоть он и гладил ее и пел ей песенки, не было до него дела. По временам она мурлыкала, а то даже мурлыкать не давала себе труда. И телефон должен был звонить, а не звонил, хотя Стиви с минуты на минуту ждал звонка, и ни одна машина не проехала от шоссе, хотя он десять раз принимал вой ветра за шум машины, и никто не стучал в дверь. Вообще ничего не случалось.
Он задумался о том, что такое «ничего». Взрослые глупые: говорят, что ничего и есть ничего. Нет, это что-то. Ничего это то, что случается, когда ничего не случается. Стиви «ничего» не нравилось. Оно жужжало у него в голове. Шумело. Кружилось волчком. Стучало очень больно. Гораздо хуже зубной боли, гораздо хуже незрелых слив. Он даже заплакал — так было больно.
Кухонная дверь с треском распахнулась. Стиви вскочил, и кошка полетела на пол.
Это была Стелла. Она ввалилась в дом красная, растрепанная, запыхавшаяся.
— Стелла! — заорал Стиви.
Она схватила его на бегу и прижала к себе.
— Ой, прости, — еле выговорила она. — Прости меня, Стиви, миленький! — Она отодвинулась от него, посмотрела ему к лицо. — Да ты плакал!
Потом опять бросилась его обнимать, и Стиви решил, что с него хватит.
— Пусти, — сказал он, стараясь высвободиться. — Я не девчонка.
Стиви уже не было страшно. Он даже повеселел. Запрыгал на место, как мячик.
— Ты где была? — приговаривал он. — Ты чего делала? Сама ушла, а на меня все бросила.
Стелле было не до того: она знала, что опять должна выйти на ту ужасную дорогу и бежать дальше, к деду Таннеру.
— Стиви… — прошептала она, все еще не справляясь с дыханием. — Я не хочу тебя пугать, но времени очень мало… Я просто не понимаю, почему мама не вернулась или папа… Где они, наконец?
— Помогают на пожаре, где же еще, — сказал Стиви.
Она нетерпеливо тряхнула головой, тяжело дыша, чуть не плача.
— Я не о том… Стиви, пожар идет сюда.
— А?
— Сюда идет, сюда. Может, дойдет через несколько минут. Может, через одну минуту, я не знаю.
— Сюда?! — вскрикнул Стиви.
— Ну да, да, да!
— Но не сюда ведь? Не к нам в дом?
— Я про это тебе и толкую, Стиви. Ты его разве не видел? Как ты сам не понимаешь? Он везде.
— А пожарники? — спросил Стиви. — Пожарники его не потушат?
— Никаких пожарников нет. Никого нет. Ты что успел сделать? Во что налил воды?