Посетитель музея
Шрифт:
– Не я один.
– А кто еще?!
Стрелок прекрасно знал, кто еще. Собственно, никто не делал тайны из "кто еще КОМКОН". Ну, Белый Ферзь. Ну, Слегач. Ну, Гуру. Умник еще. И - Экселенц. Вопрос Стрелка был и не вопрос вовсе, а уничижительная оценка остальным комконовцам. Это он погорячился. Погорячился, да. Это, пожалуй, нервный срыв. Это, пожалуй, не на грани мужской истерики, а за гранью. Каждый из верховного квинтета КОМКОНа заслуживает глубокого почитания и прочая, и прочая, и прочая.
Однако приняли же злополучный вердикт! И как оперативно! И как безоговорочно!
–
– повторил Стрелок. И это был уже не вопрос. Просьба. Мольба.
– КОМКОН...- повторил лысый хрыч, указывая тоном на неподобающее поведение Стрелка.
– Виноват, Экселенц...- стушевался Стрелок. Попереминался. Повторил: - Виноват...
Не ободрил его Экселенц: "Ты не виноват". Сказал ему Экселенц:
– Иди. Иди и впредь не греши.
И Стрелок выполнил "кру-угом!" и пошел. Кто из вас без греха? Где твои обвинители? Никто не осудил тебя?
Стрелок - без греха. Обвинители не проклюнулись. Никто не осудил его.
Он искал встречи с остальными из верховного квинтета КОМКОНа. Он досаждал и осаждал. Он, в конце концов, охотился на них! Нет-нет, только в понимании выслеживал, ему только спросить...
Он-таки выследил - и не кого-либо, а Гуру. Самого престарелого и самого почитаемого из верховного квинтета. В КОМКОНе, разумелось, все равны. Но некоторые равнее. ГУРУ - равнее некоторых. Не провозглашалось, но разумелось. Хотя при утверждении очередного вердикта он неизменно голосовал против. И против. И против. Пацифистская блажь. Но принцип большинства есть принцип большинства. Расклад голосов собственно, никто не делал тайны из расклада голосов. Один всегда против. Кто тот один - никто не делал тайны и из этого. Гуру. Снова Гуру. Опять Гуру... Вот только из итогов голосования по закрытию Тагоры ктото сделал тайну. Кто-кто?! КОМКОН и сделал!
Сам Стрелок априори испытывал к Гуру уважение, уважение и уважение. При том, что знал, как неизменно голосует Гуру на верховном квинтете. (А начет закрытия Тагоры, небось, "за"? В кои-то веки, а?! Пацифист блаженный! Или блажной?) Но Гуру есть Гуру...
И Стрелок ощутил мгновенную робость до слабости в ногах, когда очутился лицом к лицу с ним. Именно очутился - главное, внезапность, как на охоте. А то, понимаешь, избегают они его, что ли?!
Стрелок выследил престарелого Гуру в Степанакерте, на шумном достлуг-байраме, посвященном трехсотлетию нерушимого азербайджано-армянского братства. Очень многолюдный достлуг-байрам.
Стрелок очутился лицом к лицу с Гуру и брякнул от смущения:
– А я вас узнал!
– с идиотической ухмылкой.
Еще бы не узнать Гуру, чье лицо известно любому землянину и не только землянину, но и любому!
– А я - вас...
– произнес Гуру после томительной для Стрелка паузы. А глаза добрые-добрые!
Неловко-то как, массаракш! Стрелку ведь ничего не надо, ему только спросить...
Он не успел спросить, сформулировать не успел.
Гуру неловко размахнулся и влепил пощечину. Не больно. Однако звонко. И демонстративно. За что?!! Публично...
Публики на достлуг-байраме было с избытком. Публики, гомонящей, хохочущей,
– Спасибо. Я удовлетворен...- учтиво произнес Гуру. Потом вдруг сразу схватился за сердце, стал оседать, успев спросить у достлуг-байрама: - Можно, я лягу?
Лег. И больше не встал. Еще неделю продержался на стимуляторах - в Краславской клинике. И - ушел. Навсегда.
А Стрелок ушел в долгий, почти трехгодичный ступор. Даже запил. По-черному. Сказать бы, до цирроза, сохранись эта напасть со времен постсредневековья.
– Сопляк и дешевка!
– орал на него Спец, брызгая слюной, приводил, что называется, в чувство.- Поднимись! Поднимись, говорю! Не молчи! Скажи что-нибудь!.. И-иех, сопляк и дешевка, хвостом тя по голове!
Стрелок не поднимался и молчал. Угрюмо. И лишь снова оказавшись один после очередного визита друга-Спеца, изредка риторически вопрошал вслух:
– За что?! Нет, главное, за что?! Кто-нибудь мне объяснит, за что?!
Никто. Никто ему так и не объяснил.
Время лечит все.
Но легкие рецидивы есть легкие рецидивы.
Стрелок, выйдя из трехгодичного ступора, вошел в стадию "Ах, так?!". Убедившись, что Тагора по-прежнему закрыта, он с упорством, достойным лучшего применения, затребовал свою капсулу, ту самую, да! Вместе с содержимым, конечно! Псевдо не псевдо, хомо не хомо - это его добыча. Выньте да положьте! У вас Тагора, значит, закрыта, и на Тагору, значит, никак?! И чудненько! А у него в музейной экспозиции брешь, и он эту брешь может скомпенсировать лишь за счет этого самого псевдохомо, именно этого, ибо другого не дано - закрыто. И вообще, о чем речь?! Товарищи ученые! Доценты с кандидатами! Не натешились с организмом (псевдо не псевдо, хомо не хомо!) за три-то года, пока Стрелок... мнэ-э... безмолвствовал?! Не натешились, значит? А плевать! Отдайте. Это моя добыча. Отдайте... Настырность хронического склочника. Станешь тут с вами склочником! Да, склочник! Вот и отдайте!
Отдали. Вам как - на руки? Или - в музей?
В музей, конечно. Зачем же на руки! Добыча, да, его. Но он ведь ее - для музея. Пусть будет. Пусть смотрят.
Профессор Исии Сиро капсулу и доставил. Самолично. Прибыл на глайдере. Не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался, не кланялся и не улыбался. И эти японцы еще что-то говорят о незыблемости ритуалов!
По случаю пополнения экспозиции Стрелок тоже прибыл, тоже на глайдере.
Они пересеклись на каких-то пять-шесть секунд, на крыше Музея, на взлетно-посадочном круге. Стрелок прибыл, а профессор, знаете ли, как раз убывает. Не поклонился и не улыбнулся.
И Аматэрасу с ним, с профессором, в конце концов! Вольному воля! Экспонат-то хоть привез? Или так, погулять вышел?
Ага, привез. Вот он.
И чудненько! Пусть будет. Пусть смотрят.
Посетители музея, пра-ашу!
То-то и оно. Проси, не проси - с тех самых пор Стрелок стал чуть ли не единственным посетителем. И то от случая к случаю - по случаю. Например, как сегодня, как здесь и сейчас. Вековину стажа отметить - всем случаем случай! Не так ли? Один, совсем один. То-то и оно.