Посетители
Шрифт:
– Вы намерены отбиваться, – сказал сенатор. – Правильно. Никаких отступлений. Стоять насмерть.
– Мы будем держаться, – мрачно сказал Портер. – Ни шагу назад. Мы намерены утверждать, что правильно вели политику в ситуации с пришельцами. Никаких изменений не будет.
– Подходит, это мне по душе, – сказал сенатор. – Хотя я не одобряю всего, что делалось, но демонстрация силы мне по душе. В сложившейся обстановке нам требуется крепкое правительство.
Алис внесла поднос с сэндвичами и кофе и поставила на столик возле Портера.
– Принимайся за еду и не вздумай разговаривать, – сказала она. –
– Да, особенно у моей дочери, – усмехнулся сенатор. – Она вся бурлит внутри. Для нее сложившаяся ситуация вовсе не начало великих смут и потрясений. Наоборот, это начало новой эры, чуть ли не Золотого Века. И я с ней, конечно, не согласен.
– Ты ошибаешься, – упрямо сказала отцу Алис. – А ты, конечно, согласен с ним. Но вы оба заблуждаетесь. То, что случилось, может, самое превосходное, самое прекрасное, что с нами происходило до сих пор. Конечно, придется пережить бурный период. Придется кое-что изменить в нашем сознании. Мы распростимся с технологическим синдромом, лихорадившим нас последние двести лет. Мы увидим, что наша экономическая система очень хрупка и ненадежна. Она построена на хрупком фундаменте. И нам придется признать, что есть и другие ценности помимо хорошо работающих машин.
– Если мы станем действительно свободными, – сказал сенатор, – если излечимся от того, что называется тиранией технологии, если получим шанс нового начала, что же тогда делать?
– Мы оставим эти крысиные гонки, – сказала Алис, – эти крысиные гонки технологии и политики, социальной жизни. Мы станем не соревноваться, а работать рука об руку ради общих целей. Как только исчезнет необходимость в технологическом процессе, исчезнет и необходимость рвать зубами глотку соперника ради получения наималейшего преимущества. Вот это и делает президент, объявляя мораторий. Хотя сам не понимает, что именно делает. Он дает деловому миру передышку, чтобы тот пришел в себя, хоть немного образумился. Если им хватит времени…
– Давай не будем сейчас спорить, – сказал сенатор. – Мы обсудим с тобой эту проблему как-нибудь потом.
– Со всей твоей помпой, – иронично сказала Алис, – и твоими убеждениями…
– Дэйв должен вернуться в Белый Дом, – напомнил сенатор. – Его ждут. Он ведь пришел к нам не просто так. Его тяготит какая-то проблема.
– Извини, дорогой, что я помешала, – сказала Алис. – Не стоило мне этого делать. Я могу послушать или уйти?
– Ты вовсе не мешала, – ответил Портер, прикончив второй сэндвич. – Я хочу, чтобы ты услышала то, что я скажу. И не обижайтесь на меня. Белый Дом хочет использовать вас, сенатор.
– Не нравится мне эта формулировка, – ответил сенатор. – Я очень не люблю, когда меня «используют». Но это часть политики – вечно кого-то используют, что-то используют. Так что там у вас?
– Мы выдержим, – сказал Портер, – или надеемся выдержать, если Холм не будет на нас чересчур давить. Хотя бы несколько дней.
– Почему вы обратились именно ко мне? – сказал сенатор. – У вас там ведь есть свои люди. А я, как вы помните, редко играл на вашей стороне…
– Наши люди будут делать все, что в их силах, – пояснил Портер. – Но в наших руках все это будет вонять грязной политикой. Если же сыграете вы, то запаха не будет.
– Но почему я? Я всегда
– Интересы нации, – ответил Портер. – Один из грозящих нам моментов в случае усиления давления со стороны конгресса и сената требования просить помощи извне. На тех основаниях, что ситуация не чисто внутренняя, а международного характера. И посему остальные страны должны работать над ней вместе с нами. ООН вопит об этом с самого начала.
– Да, я знаю, – кивнул сенатор. – Но я не согласен с ООН. Это не их дело.
– Слишком многое поставлено на карту, – сказал Портер. – Мы не можем этого допустить. Я сделаю намек на очень секретный факт. Хотите услышать?
– Не уверен, стоит ли.
– Нам нужно распространить слух.
– Все это просто отвратительно, – сказала Алис.
– Моя реакция несколько мягче, чем у дочери, – сказал сенатор, хотя и я испытываю нечто подобное. Но вас лично я не виню. Вы говорите сейчас явно не от своего имени.
– Да, еще бы вы не знали, что я говорю не от себя. Хотя лично я воспринял бы это более мягко.
– Вы хотите сообщить мне нечто, чтобы я проговорился затем в нужных местах нужным людям. Именно я, знающий, где такая акция произведет нужный эффект.
– Это несколько упрощенная формулировка, – согласился Портер, – но в целом…
– Дэйв, в дискуссии без грубостей не обойтись, – сказал сенатор.
– Я не против слов, которые вы используете, – сказал Портер. – Можете не смягчать их. Я не буду спорить, убеждать, принуждать вас. Скажите просто «нет», я встану и уйду, и лично я не буду испытывать к вам никаких дурных чувств. Мне даны инструкции ни в коем случае не спорить с вами. У нас нет желания давить на вас. Если бы оно было, мы, без сомнения, использовали бы это.
– Папа, – сказала Алис, – хоть это и достойно презрения, но он честен с тобой. Он делает грязную политику очень открытым способом.
– Несколько дней назад мы говорили о возможных преимуществах, которые могут дать нам пришельцы, – сказал сенатор. – Я, в частности, упомянул об управлении гравитацией. Я сказал, что если бы мы смогли овладеть этим секретом…
– Нет, сенатор, не это, – покачал головой Портер. – Не буду вводить вас в заблуждение или ставить ловушки. Я не пытаюсь с вами играть, держа карты в рукаве. Все, что нам нужно, это случайно оброненное кое-кому на Холме слово, оброненное вами в беседе…
– Вы называете это случайным словом?
– Да… В беседе с парой нужных людей. Мы не называем их, так что кандидатуры можете подобрать сами.
– Кажется, я понимаю, – ответил сенатор. – Можете не говорить. Но ответьте на такой вопрос…
– Да, конечно, – сказал Портер.
– Было ли испытание оружия против пришельцев и изучение их реакции на него?
– Было. Результаты засекречены.
– И мы должны держать пришельцев исключительно под своим контролем?
– Я так думаю.
– Что ж, – сказал сенатор, – теперь, при более подробном рассмотрении этого факта, я могу сказать, что совесть моя чиста. И понятна моя роль. Вы мне ничего не говорили – небольшая неловкость, оговорка, которой я не заметил.