Пошел ты, Снежный!
Шрифт:
Глупо улыбаясь, я снова глянула на серьезного Макса. И смотрела на то, как желтые огни фонарей бросают пятна света на его усталое лицо, до тех пор, пока сонная слабость не сморила меня окончательно.
Мне снилось, как я иду по берегу в легком белом платье, тонкий шифон которого сливался с морской пеной, лижущей мои ноги с каждой новой волной. Солнца совсем не видно, но небо ясное, и только где-то вдали звучат раскаты грома. В душе и радостно и тревожно одновременно.
Впереди, всего в паре шагов от меня, у самой кромки воды стоит самый прекрасный мужчина
Постойте!
У Пети чудесные карие глаза, и смотрит он всегда нежно или игриво…
А этот жуткий взгляд принадлежит совсем другому человеку. В мгновение ока Петя превращается в Макса, манящего меня в объятия.
Его губы жестко улыбаются, шепча: «Ты не выйдешь за него», и мне хочется кричать в ужасе, но изо рта не вырывается ни звука.
Тени сгущаются, скрывая синеву ясного неба. Волны уже не плещутся, а бьются о ноги, норовя свалить меня и утащить на глубину. Снежный тянет ко мне неестественно длинные руки с жуткими острыми когтями. Я набираю в грудь побольше воздуха, чтобы истошно завопить, и в этот момент огромная волна стеной несется на меня… и больно щипает за руку.
Я с трудом раскрыла слипшиеся глаза и осмотрелась. Ни грома, ни штормового моря, ни тем более отвратительных когтей не было. Во рту пересохло, и горло неприятно саднило. Макс щипнул меня еще раз, и я одарила его злобным взглядом.
Он отвернулся к дороге, нервно подергивая оплетку руля.
– Чего разоралась? – резковато спросил он, не глядя на меня.
– Тебя во сне увидела, – буркнула я, жадно глотая воду из пластиковой бутылки.
– Что такого страшного я с тобой вытворял, что ты так кричала?
– Не пускал меня к Пете. На нашей же свадьбе, – призналась я, – Скорее бы уже выйти за него и утереть тебе нос.
– Ты не выйдешь за него, – с уверенностью в голосе произнес Макс, с точностью повторяя фразу из сна.
Меня накрыло волной раздражения, усиленной усталостью, голодом и дурным сном. Я прищурилась и с ненавистью выпалила:
– Почему ты такой злой? На Севере отморозил свой крошечный членик? Да, полярник? – не скрывая ненависти в голосе, съязвила я.
Макс резко вырулил машину на обочину и со свистом затормозил. Я вцепилась пальцами в приборную панель, борясь с силой притяжения.
– Ну все! Ты меня достала! – Снежный вышел из машины и, обойдя ее, раскрыл мою дверь.
Пока я в шоке наблюдала за его действиями, он остервенело выдернул из замка ремень и, крепко обхватив руками мою талию, вытащил меня из машины.
– Ты что делаешь? – пискнула я возмущенно, но Макс в ответ лишь кинул мне рюкзак и, сев в машину, дал по газам.
А я осталась одна. Ночью. Посреди трассы где-то между Москвой и Нижним Новгородом. Как же я тебя ненавижу, полярник чертов!
Глава 3
Осмотрелась и поежилась. Пустынная дорога, убегающая в два конца, ряд фонарных столбов, жуткий лес по обе стороны от дороги и я, переминающаяся с ноги на ногу в луже желтого
Вокруг меня стала кружиться мошкара, и я активно замахала руками, разгоняя живность. Лес отзывался пугающим уханьем, а Макс так и не возвращался.
Телефон, чтоб его побрали черти, остался в машине. Я убирала его на приборную панель, чтобы не мешал дремать. И что же мне теперь делать? Во всей этой истории одно прекрасно – когда Петя узнает, почему его невесту сожрали волки, он уничтожит Макса. Несколько раз. С особой жестокостью. А я с того света посмеюсь от души.
Я поплелась вдоль дороги, надеясь хотя бы к утру добраться до какого-нибудь поселения, откуда смогла бы позвонить. Тьма на горизонте лениво расползалась, будто на шероховатую бумагу, густо смазанную темно-синей акварелью, щедро капнули воды, а, значит, еще немного – и небо окрасится осторожными мазками рассветной палитры. И тогда машин станет больше, и плестись вдоль узкой обочины в одиночестве будет уже не так странно.
Я никогда не была одиночкой, скрывающейся от жизни в четырех стенах. Никогда не искала единения с самой собой, ведь всего вокруг было так много, что времени на саму себя практически не оставалось. Я была везде и сразу. И все мне были рады.
Мама улыбалась, встречая меня на почте после школы. Она искренне верила, что я стану немного усидчивее, если буду помогать ей сортировать письма и посылки, и никогда не ругалась, наводя порядок в том балагане, который я устроила своей помощью.
Папа дружески хлопал меня по плечу, когда я с ветром в волосах влетала в кардиохирургическое отделение, которым он заведовал. Нет, он не пытался меня утихомирить, но очень хотел показать, как важно здоровье и как важна сама жизнь. Но я успевала уловить лишь вкус очередных конфет, любезно раскрытых передо мной старшей медсестрой.
Только сейчас спустя долгие-долгие годы я вижу, что папа хотел до меня донести. Жизнь может наградить тебя здоровьем, а может сделать больным; может продлиться до глубокой старости, а может оборваться как по щелчку. Но, что бы ни происходило, всегда нужно оставаться хорошим человеком. Каким и был мой отец.
И так случилось, что жизнь моих родителей остановилась. Кончила заезд по выделенной полосе. Только я осталась. И мне было всего двенадцать лет. Я не успела принять все то, чему они пытались меня научить. Не успела любить так, как они этого заслуживали. Не успела так много.
Оставшись один на один с самой собой – с человеком, которого я, кажется, совершенно не знала – я упала в пропасть. Закрылась, успокоилась, притихла. Больше не нужен был ветер в волосах, соленые брызги моря на щеках, знойное солнце и пульсирующий ритм жизни. Все стало неважно, ведь у меня осталась только я и только себя я теперь могла беречь.
Так я полюбила одиночество, а оно полюбило меня.
И этот дурацкий путь вдоль ночной трассы не будил во мне ничего, кроме усталости и раздражения. Ну, возможно, еще внутри подрагивало желание вмазать полярнику в его ровный нос. Если я, конечно,его еще когда-нибудь увижу.