Пошлая история

Замлелова Светлана Георгиевна

Ещё не смолкли все песни, созданные гением Ивана Мироедова, как в дверь позвонили. Все обрадовались и засуетились, решив, что это Иван вернулся домой. Сашенька поспешила открыть дверь, остальные высыпали в прихожую. Последовал за всеми и Алмазов. Вскоре Сашенька появилась, правда, без Ивана. Вид у неё был крайне растерянный. Следом в прихожую из сеней вошли двое неизвестных покачивающихся мужчин, как-то непонятно – не то за руки и за ноги, не то за рукава и штанины – тащивших третьего.

– Ваше? – спросили они, переступая порог.

И потому,

как Наталья Семёновна, Лилия Фёдоровна и Таисия Фёдоровна ахнули и всплеснули руками, Илья Сергеевич Алмазов понял, что перед ним – художник, музыкант и поэт Иван Иванович Мироедов.

– Ваше? – ещё раз осведомились мужчины.

– Ой! Наше, наше! – запричитала Наталья Семёновна. – Заносите!

Незнакомцы занесли Ивана в прихожую и оставили на пятнистом зелёном ковре, заявив, что с хороших людей они денег не берут. Однако с удовольствием взяли батон варёной колбасы, предложенной в благодарность Натальей Семёновной. С тем и удалились.

Ивана, между тем, окружили и в молчании – кто с любопытством, кто с негодованием, кто со злорадством – принялись рассматривать его. Иван, не раскрывая глаз, бормотал что-то и слабо шевелился. Вдруг Алмазов заметил, как приоткрылся левый мутный глазок и хитро уставился на него.

– У кого Armani, а у тебя – дыра в кармане, - заплетающимся языком, но всё же вполне разборчиво проговорил, обращаясь к Алмазову, Иван.

Ася прыснула.

Тут Иван перевёл взгляд на неё и, открыв правый глаз, который оказался таким же мутным как левый, замер, точно увидел нечто необычайное. Но в следующую секунду, протянув к ней руку и попытавшись подняться, вытолкнул заплетавшимся языком из осипшей глотки слова:

– Шемаханская царица!..

Но то ли поступок этот стоил ему многих сил, то ли наступил положенный предел, только вслед за тем, завалившись неловко на пол, Иван устами своими осквернил и пятнистый ковёр, и слух со зрением присутствующих. После чего перевернулся на другой бок и немедленно заснул.

V

Свадьбу решили играть в городке, для чего наняли ресторан с довольно странным названием – «Чебурашка». На вывеске, под которой размещалось заведение, и впрямь был изображён фантастический зверёк с огромными ушами, и тут же значилось: «Казино. Клуб. Ресторан. Дискотека».

Кое-кто из завсегдатаев недоумевал, отчего для обозначения такого солидного комплекса было выбрано такое легкомысленное, отчасти даже детское название? Но объяснялось всё очень просто. Когда-то в городке существовало действительно детское кафе «Чебурашка», и название его вполне отвечало назначению. Здесь выпекали сдобные булки с изюмом и приготовляли молочный коктейль. Но появился у кафе новый хозяин и счёл для себя выпекание булок занятием несерьёзным. Кафе закрыли. А после некоторых преобразований открыли снова, но уже в другом качестве. Название же затейник-хозяин оставил прежнее, очевидно, рассчитывая таким образом завлечь в своё заведение тех, кто когда-то пил в «Чебурашке» молочный коктейль...

На свадьбу явилось так много Сашенькиных

родственников, что Алмазов испугался – казалось, что на свадьбу пришёл весь город. Пока гости ели, пили и говорили длинные тосты, Сашенька пыталась втолковать своему мужу, как кого зовут и кто кем кому доводится. Но Алмазов, опьянённый вином и своим счастьем, ничего не понимал и ничего не запомнил. Среди толпы родственников он узнал двух тёток с овальными глазами – Таисию Фёдоровну и Лилию Фёдоровну, – их мужей и дочерей. И чудилось ему, будто сквозь голоса и шум слышит он, что «в Опине дешёвая крупа», что «Пушкин – это наше всё» и что где-то от ударов кулака по столу дребезжит и позвякивает посуда...

В «Чебурашку» приехали прямо из церкви. На венчание приглашали немногих – только самых близких. Когда начали обряд, и молодым было велено встать на полотенце, Сашенька, к вящему удивлению Алмазова, проявила ловкость необычайную, скакнув вдруг вперёд и оказавшись на полотенце раньше жениха. И сама взыграв духом, Сашенька порадовала немало и сродников. Алмазов услышал, как за спиной у него Антон Антонович, тоном человека, который сам не может, но радуется за других, сказал тихо:

– Молодец!

И тут же, вторя ему, отозвался Тихон Тихонович:

– Молодец, Шурка!

И прибавил, зачем-то раскатывая «р»:

– Шуррёнок!..

На паперти, когда выходили из церкви, Тихон Тихонович, щурясь на солнце, сказал:

– Дурят народ…

– Кто? – с надеждой услышать что-нибудь пикантное переспросила Лилия Фёдоровна.

Тихон Тихонович кивнул головой назад, на церковь, из которой только что вышел.

– Ну почему.., - неуверенно и несколько разочарованно возразила Лилия Фёдоровна, - красиво…

– Обман один, - лениво, точно устал доказывать очевидное, пояснил Тихон Тихонович.

– А про Ногтикова ты слышал? – оживилась вдруг Лилия Фёдоровна, точно и впрямь дурман с неё слетел.

– Нет. Кто это? – зевнул Тихон Тихонович.

Но Лилия Фёдоровна уже потеряла интерес к Тихону Тихоновичу и крутила головой, отыскивая кого-то. Разглядев же Таисию Фёдоровну, спустившуюся с церковного крыльца под руку с Антоном Антоновичем, она стала взывать к ней:

– Тая!.. Тая!..

Таисия Фёдоровна остановилась и повернулась на зов, ожидая в молчании, о чём поведает ей сестра. Остановился и Антон Антонович.

– Ты про Ногтикова слышала? – радостно кричала Лилия Фёдоровна, ускорив шаг и оторвавшись от Тихона Тихоновича.

– Ну, Ногтикова-то я знаю, - степенно отвечала Таисия Фёдоровна, всё ещё выжидательно вглядываясь в сестру.

– Ногтиков! – продолжала в восторге Лилия Фёдоровна. – Он ещё с Ваней нашим в одном классе учился! Ваня, помнишь Ногтикова?

Теперь обе сестры обернулись к Ивану Фёдоровичу, стоявшему подле дочери-невесты. Но Иван Фёдорович, сколько ни напрягал память, а Ногтикова вспомнить так и не смог. И сёстры, оставив попытки возродить в памяти брата образ Ногтикова, сами вплотную занялись им.