Посланец небес
Шрифт:
Покачав головой, Тревельян поднялся, бросил взгляд на небо, затем посмотрел на Даута и свой возок. Небо было чистым и невинным, будто не летали в нем по ночам всякие странные объекты, а Даут выглядел бодрым и сытым. Решив, что не стоит мучиться в повозке, Тревельян заседлал коня, бросил колесницу и отправился дальше верхом. Никто не увидит его в этих диких дебрях, кроме, возможно, Кадмиамуна, а он, надо думать, переживет такое потрясение. Странный тип, размышлял Тревельян, покачиваясь в седле; богатый нобиль и ученый, по словам Сейлада, но живет не в городе, а в дремучем лесу, да еще таком неприветливом и мрачном. Быть может, имелись для этого какие-то
Рытвины и колеи на дороге были глубокими – очевидно, тут прошел не один обоз, и ходили они десятилетиями. Корявые деревья стали мельче, зато появились заросли высокого тростника, напоминающего бамбук, но не с коленчатыми, а с прямыми, ровными стволами. Над лесом мельтешили птицы, мелькали какие-то мелкие зверьки, но крупные животные не показывались. Правда, несколько раз Тревельян различал далекий рев клыкачей и верещание пацев, однако следов и кучек помета на дороге не попадалось – похоже, лесные твари тут были пугаными.
Он ехал до середины времени Полдня, пока деревья и тростник не разошлись, открыв обширное пространство с утоптанной землей, тянувшееся по обе стороны дороги. Очевидно, здесь, на отвоеванной у леса вырубке, жил благородный Кадмиамун, но представшее взгляду Тревельяна не очень походило на усадьбу знатного вельможи. Слева виднелись навесы и сараи и слышались разнообразные промышленные шумы: удары молотков по металлу, визгливая мелодия пил, что вгрызаются в дерево, трески и скрипы, лязги и грохоты. Там дымили горны, работали мастера, и ветер доносил запахи свежей древесины, горевших угольев и еще чего-то мерзкого, тухлого, как несвежая рыба. Вид справа казался благообразнее: тут был поселок, рассчитанный, судя по количеству хижин, сотни на две народа, а дальше стоял просторный бревенчатый дом о двух этажах и чуть поодаль – огромный сарай, метров на десять выше дома. В поселке суетились у открытых очагов старые и молодые женщины, играли в пыли ребятишки, а те, что постарше, пасли на опушке коз и домашнюю птицу. Перед домом – вероятно, господским – рос цветущий куст, единственное украшение территории, и рядом с ним была коновязь. К ней Тревельян и направился.
Он не успел сойти с коня, как на крыльцо выскочил хозяин, невысокий, смуглый и светловолосый инг, слегка кривоногий, коренастый, с длинными руками, как и положено человеку, чьи предки стояли на зыбкой палубе и тянули канаты. Одет он был по местной моде, в штаны чуть ниже колен и полотняную рубаху; только золотые браслеты на обнаженных руках подсказывали, что это богатый и знатный вельможа.
– Невероятно! – произнес человек, глядя на Тревельяна во все глаза. – Невероятно, клянусь милостью всех Трех Богов! Доводилось мне слышать про умельца, смастерившего такую упряжь, а вижу ее я в первый раз! Да еще на лошади рапсода! А рапсод-то непростой, с шерром на плече…
– Разделяю твое дыхание, благородный Кадмиамун, – сказал Тревельян и спешился.
Справившись с изумлением, человек на крыльце склонил голову, и стало заметно, что волосы у него не просто светлые, а седые. Ему было лет пятьдесят – почтенный возраст для представителя западной расы.
– Раз ты рапсод, приветствуй меня как положено, – произнес он, очертив круг над сердцем. – Твоя кровь – моя кровь!
Пришел черед изумляться Тревельяну:
– Мое имя Тен-Урхи, и я в самом деле рапсод, но ты, ты… Мне говорили, что ты ученый человек и знатный нобиль, брат самого Кадмидауса,
Кадмиамун прервал его нетерпеливым жестом.
– Все это верно, но еще я магистр Братства – хотя теперь, должно быть, бывший. Магистр, ушедший в тень, и все же ты меня нашел… – Его взгляд внезапно сделался настороженным. – Тебя… тебя отправили ко мне с каким-то посланием?
– Нет, я приехал сам с просьбой о помощи. – Тревельян, придерживая одной рукой Грея, потянул другой из мешка свитки с печатями. – Приехал и привез рекомендательные письма. Вот они… от правителя Тилима и от…
Магистр снова отмахнулся.
– Значит, ларца или шкатулки у тебя нет? Отлично! А письма мне не нужны. Это, – он ткнул пальцем в оседланного Даута, – лучшая рекомендация! Сам придумал? Сам обучил коня?
«Похоже, мы нашли родственную душу, – заметил командор. – Счастливая случайность, а?»
«Нет. Кто ищет, тот всегда найдет», – ответил Тревельян, а вслух сказал: – Упряжь придумана не мной, и я не обучал коня. Это, магистр, подарок друга, чье имя лучше не называть.
– Согласен с тобой, Тен-Урхи. Меньше знаешь лишнего, дольше проживешь… особенно в нашем Братстве. – Кадмиамун подмигнул и стал похож на типичного инга-пирата. – Однако ты с дороги. Голоден? Хочешь умыться?
– Голоден и хочу умыться, – подтвердил Тревельян. – Но прежде надо накормить коня. Посмотри, мой господин, как снимают эту упряжь. Расстегиваешь ремень, потом берешься обеими руками за выступы на сиденье и…
До вечера они поговорили о многом. О мастере Цалпе из Рингвара, делавшем бумагу, о паровых машинах Суванувы и Куммуха, Рдияс-Дага и Таркодауса, что из Островного Королевства, о несчастном изобретателе керосина, о шлифовальщике стекол, собравшем подзорную трубу, о новых способах закалки стали и краске из коры розового дерева. Осведомленность Кадмиамуна впечатляла; об одних изобретениях и причастных к ним людях он слышал чуть ли не из первых рук, о других собрал информацию по крупинкам, но во всех случаях определенно знал, что случилось с мастерами, механиками и кузнецами, придумавшими то и это, а потом оштрафованными, изгнанными или кончившими жизнь на столбе. И, разумеется, как человек предусмотрительный и разумный, он учитывал эти сведения. Зачем иначе он прятался в этой глуши? Зачем распускал повсюду слух, что превратился в торговца?
Но говорить на эти темы опальный магистр не желал. Возможно, вовсе не опальный, а тихо удалившийся из Братства, исчезнувший в диких лесах, ибо нашел какое-то дело, не совместимое с прежним своим занятием и магистерским титулом. Может быть, он задумывался о печальных судьбах изобретателей, но, оставаясь человеком Средневековья, не мог и помыслить об истинной причине их трагедий. Об этом он знал не больше, чем про миры у крохотных далеких звезд и их просвещенных обитателей. Джордано Бруно на Осиере еще не появился.
Так что о Братстве и о Великом Наставнике Аххи-Секе они не говорили, равно как о ларцах и шкатулках, про которые Кадмиамун, должно быть, слышал, раз опасался такого подарка. Когда же небеса померкли и зажглась в них Ближняя звезда, магистр встал, поманил за собой Тревельяна и вышел из дома.
– Ты не спросил меня о многом, Тен-Урхи, хотя вопросы трепетали на твоих губах. – Кадмиамун медленно направился к огромному сараю, но вдруг остановился и втянул носом воздух. – Чувствуешь запах, которым тянет от моих мастерских?