Посланец (сборник)
Шрифт:
– А свиней, когда вырастишь, сам на базаре продаешь? – спросил Беспалов.
– Да ты что? Кто же меня на базар пустит? – удивился Николай. – Все базары уже давно хачикам принадлежат.
– Каким хачикам?
– Тем, которые с Кавказа приехали. Не хотят там воевать, а, может, уже навоевались.
– Чеченцы, что ли?
– А кто их поймет? – пожал плечами Николай. – Для меня они все одинаковы. Что чеченцы, что грузины с азербайджанцами. У всех свои государства есть, а лезут почему-то к нам.
– А я-то думал, что у нас тут все налаживается, –
– Счастье – это то, о чем человек мечтает, – философски заметил Николай. – А сейчас нам и мечтать не дают. Выживать надо.
– Выживем, Коля. И с хачиками разберемся. – У Беспалова вдруг напряглись кулаки и заходили желваки на скулах. – Нам ведь с этой земли бежать некуда. Другой у нас просто нет. И счастье наше для нас никто не построит. За все надо самим бороться. Нам с тобой и вот им – тоже, – Беспалов кивнул на притихших ребятишек. – Иначе пропадем.
– Да как же бороться? – Николай даже передернулся от негодования. – Кругом все продано. Милиция защищает только их. Суды и прокуратура – тоже. За простого человека в России заступиться некому. Мы на своей земле – рабы, не больше.
– Тут ты не прав, – заметил Беспалов. – С человеком поступают так, как он это позволяет. В любой ситуации нельзя терять своего достоинства. Как только потеряешь его, сразу становишься никем. С тобой даже последнее ничтожество перестает считаться. А пока достоинство при тебе – ты человек.
Настя вдруг приподнялась на стуле и, посмотрев в окно, сказала:
– Опять эти ведьмы идут. Вчера кое-как от них отвязалась, а они не унимаются.
– Кто не унимается? – спросил Беспалов.
– Две бабы какие-то. Все в церковь свою сватают.
– В какую церковь?
– То ли иеговисты, то ли еще кто-то. Называют себя христианами. А недавно «белое братство» приезжало. Человек двадцать. Строевой колонной по нашей улице прошли, все в белом. Ребятишки за ними до околицы бежали.
У Беспалова снова заходили желваки на скулах. Он осторожно поднялся из-за стола, молча взял тросточку и направился к двери.
– Ты куда? – испуганно спросила сестра.
– С христианками побеседую. Вы тут посидите, я мигом.
Женщины были ухоженными, хорошо одетыми и выглядели интеллигентно. Увидев Беспалова, по-хозяйски открыли калитку и устремились к нему. Он остановился посреди ограды, поджидая, когда они подойдут. Потом спросил:
– Чем могу служить?
– Мы хотим вам дать литературу, – сказала одна, цыганистого вида. На ней было тонкое, цветастое платье с открытым декольте, наполовину обнажавшем полные груди. – Почитайте наши книжки и приходите на собрание. Мы его в клубе проводить будем.
– Вы сами-то откуда? – спросил Беспалов.
– Из города.
– А книжки зачем привозите и людей в клуб собираете?
– Чтобы в правильной вере укрепить. Человеку без веры нельзя, – сказала все та же цыганистого вида.
– У нас церковь есть, – сказал Беспалов. – Люди в нее ходят. Они себе веру тысячу лет назад выбрали.
– Та
– А ну-ка повернись ко мне спиной, – попросил Беспалов.
– Зачем? – удивилась чернявая.
– Со спины на тебя посмотреть хочу. Может, у тебя там крылышки выросли?
– Какие еще крылышки? – чернявая улыбнулась полными, накрашенными губами и, подняв руку и пританцовывая, картинно, по-театральному, начала поворачиваться.
Беспалов не стал ждать, когда она окончательно повернется, а с размаху, с оттяжкой стеганул ее тросточкой по выпирающей ягодице. Чернявая взвизгнула так, что у него зазвенели перепонки.
– Чтоб духу твоего тут не было, ведьма клыкастая, – крикнул он, снова замахиваясь тросточкой. Но ударить еще раз ему не удалось. Иеговисток словно ветром сдуло из ограды. Беспалов увидел только пыль на улице, стелющуюся из-под их каблуков. В дом он вошел разгоряченный, с раскрасневшимся лицом.
– Зря ты их так, – жалостливо сказала Настя. – Женщины ведь.
– Ничего не зря, – поддержал свояка Николай. – Нечего им тут делать. Я видел их книжечки. Там написано: «Издано в Сан-Франциско». Вот пусть в Сан-Франциско их и читают.
Беспалов сел за стол, размял правую ладонь и спросил:
– Хачики к вам тоже приезжают?
– Приезжают, – ответил Николай. – Завтра или послезавтра будут. Мясо ведь на базар каждый день возить надо.
– А кто в селе церковь построил?
– Степка Харченко, – сказала сестра. – Грехи, видать, отмаливал. Он у нас последним директором совхоза был. Всех коров на мясокомбинат сдал и денег никому не заплатил. Он у хачиков служит. Виллу себе в городе построил. К Нинке, его жене, теперь на пьяной козе не подъедешь.
– А хачики сюда зачем приезжают? – спросил Беспалов.
– Деньги привозят, – ответил Николай. – Степка договаривается, когда и у кого скот забивать, хачики с рефрижератором приезжают. Скидают в него мясо, заплатят по семьдесят рублей за килограмм и едут на базар.
– А на базаре почем продают? – Беспалов уже не скрывал, что нервничает.
– Все зависит от сорта. От ста семидесяти и выше.
– Зачем же вы продаете его за столько?
– А на что жить? – сказал Николай. – Сам я на базар не поеду. Там мне за это мясо в лучшем случае в морду надают. А то и ножом пырнут. А больше сдать его некуда. Такая у нас сейчас власть.
– Это же рабство, – не выдержав, возмутился Беспалов.
– Конечно, рабство, – согласился Николай. – А что делать? Народ в нашей стране никому не нужен. Куда ни посмотри – одни уголовники. И во власти – тоже.
Утром Беспалов пошел в церковь. Еще с вечера звал с собой Николая, но тот отказался, сказав, что слишком много работы по хозяйству. Насти в доме не было, она вместе с ребятишками возилась на огороде. В кухне на столе, накрытая чистенькой салфеткой, стояла тарелка, полная пирожков. Рядом с ней – чайная чашка. Беспалов понял, что это для него.