Посланец
Шрифт:
Как ни странно, Найл ощутил нечто вроде стыда за столь позорную гибель умного и сильного зверя. Но это горьковатое чувство вскоре отступило перед любопытством. Правитель положил копье на приступок, взял в руки мачете и шагнул на ведущие вниз ступеньки.
Первый марш лестницы шел вдоль стены и обрывался на высоте человеческого роста над вторым, глубоко ушедшим в плотно утрамбованный земляной пол. Найл спрыгнул, быстро огляделся. Никого не увидев, облегченно вздохнул и спрятал тяжелый нож.
Чистый и сухой подвал хорошо освещался благодаря широкой щели прямо над его головой. Наверное, именно этим лазом
Найл взялся за ветхий хитиновый панцирь, скорее всего принадлежавший некогда пещерному сверчку – этакому отчаянно-рыжему насекомому с маленьким тельцем, длиннющими ногами и почти пятиметровыми усами, – и рванул на себя. То, что раньше было туловищем, отлетело назад, а лапы осыпались вниз серой трухой. Теперь правитель мог во всех подробностях разглядеть въевшийся в бетон цветной прямоугольник – какой-то разлапистый камень с разинутой пастью, окруженный плавающими водорослями, и крупная надпись внизу: «Купаться опасно! Грифовые черепахи!» Что это могло означать, Найл не понял, но стойкость красок вызвала у него вполне естественное восхищение. На расположенную рядом небольшую нишу в стене он поначалу и внимания не обратил, тем более что там лежал толстый слой рыжей пыли.
В первую очередь правитель обыскал пол – мало ли что куда закатилось, когда далекие предки собирали вещи. Увы, за прошедшие годы здесь успел накопиться довольно толстый «культурный слой», найти в котором хоть что-нибудь без длительных раскопок не представлялось возможным. Бросив бесполезное занятие, Найл, почесывая голову, осмотрелся по сторонам и вот тут и заинтересовался углублением в стене. За время общения с Белой Башней он несколько раз видел – в изображении Стигмастера, – что такое стенной сейф и как им пользовались. Видел он и во что превращается за тысячу лет самый высококачественный металл.
Найл присел перед нишей и по локоть запустил руку в пыль. Немного пошарил, и сердце замерло: пальцы нащупали что-то прямоугольное.
Это была коробка из потрескавшейся, желтой от времени пластмассы. Правитель положил ее рядом и снова запустил руку в пыль. Там нашлась еще кое-какая мелочь вроде странно изогнутых золотых пластинок или маленьких плоских квадратиков со множеством дырочек на гранях. Возможно, это и было чем-то ценным и важным, просто Найл не знал, как этим пользоваться; а может, перед ним лежали останки неведомых приборов, рассыпавшихся в прах за прошедшие века.
Найл отряхнул ладони, сел на пол, взял коробочку за темное основание и потянул на себя желтый верх. Послышался хруст, и пластик раскололся. Несколько кусочков упало на пол, несколько удержалось на месте, один остался в руке. Стал виден сверкающий первозданной чистотой прозрачный цилиндр, лежащий на ложе, отлитом в черном основании.
«Блок внешней памяти», – всплыло из глубин сознания.
Это было концентрированное знание. Возможно,
В этом и таилось одно из преимуществ смертоносцев. Их память всегда оставалась с ними, всегда существовала в общем сознании. Благодаря постоянному телепатическому контакту любое открытие, совершенное одним из них, мгновенно становится известно другим и навсегда остается общим достоянием – безо всяких приспособлений и устройств. Даже о самых давних событиях они могли узнать без каких бы то ни было инструментов, просто накачав жизненной энергией тела усопших предков. Что могли противопоставить этому люди? Умение читать и писать? Да, он способен разобрать на древнем плакате предупреждение об опасных черепахах или пролистать ветхий манускрипт. Но книги сгорают, дряхлеют, портятся. Теряются, в конце концов. И с каждой из них исчезает частица человеческой цивилизации. А этот вечный цилиндр, в котором собрано больше информации, нежели во всех библиотеках мира за всю историю человечества? Какая от него польза без специальных приборов и электропитания, обученных специалистов и программного обеспечения?
Найл разжал пальцы, и сверкающий цилиндрик с тысячами тайн упал на земляной пол.
Снаружи ярко светило солнце, звонко жужжали над мертвой жужелицей разноцветные мухи, от тростников влажно веяло прелостью. Многоножка проложила широкую просеку до самого озера и продолжала чавкать на глубине – ее спина едва выступала над поверхностью. Головы попеременно выныривали на воздух, перемалывали жвалами пучки мокрых бурых водорослей, глотали и снова погружались. Наверное, выйди эта гигантская туша на берег океана, то так бы и перла вперед, зажевывая все, что встречается на пути, пока не утонула – или пока не всплыла. А если волны выбросят ее обратно на берег, то продолжит топать строго по прямой, не замечая ничего вокруг, – до тех пор, пока на дороге попадается сочная, аппетитная зелень. Целеустремленное существо.
Правитель положил копье на плечо и отправился домой.
В лагере смолистый запах дыма переплетался с ароматами съестного – подвешенные над кострами котлы без работы не оставались.
– Беременным нужно много пищи, – «подслушал» мысли правителя Шабр. – Как вовремя охранница подняла тревогу, не правда ли?
– Ты о чем? – не сообразил сразу Найл.
– О гигантской гусенице, которая чуть не сожрала наш лес. Охранница очень вовремя подняла тревогу, правда?
– Да, – согласился Найл. – Ну и что?
– Ты должен ее вознаградить, – сделал вывод ученый паук.
– Что ты имеешь в виду?
И Шабр немедленно показал – на сотканной им картинке роль «награждающего» изображал Симеон, роль «вознаграждаемой» – одна из его учениц, а дело происходило на куче сухой листвы, которая охапками взмывала при каждом рывке медика и, кружась, опадала на его голую спину.
– Перестань!
– Должен, должен! – требовательно убеждал Шабр. – Она честно заслужила награду!