Посланница Поднебесья
Шрифт:
— Ты ожидала иной реакции? — я не стала оборачиваться. Не хотела, чтобы она прочла в глазах обиду. Всё равно не поймёт. Ей никогда не бывает дела до подобных мелочей.
— Я надеялась на поддержку. Но ты продолжаешь оставаться приземленной. И пытаешься подрезать крылья мне.
Захотелось расхохотаться. Громко. Истерически.
Какая же она эгоистка! Была и будет вечно! Да, её цели глобальны. Я согласна. И не раз готова была «снять шляпу» в знак уважения и восхищения. Но ведь вокруг живут и простые люди. Такие, как я. И, как другие члены семьи, которым она не безразлична. Мы не пытаемся прервать её полёт,
— Думай, как хочешь, — отмахнулась я устало. Сил спорить не осталось. Сейчас я напоминала себе зависшую над городом тучу. Уже не грозную, а жалкую, рыдающую навзрыд. — Только не верь ему. Он — зло.
Теперь засмеялась она.
— Он прав! Ты просто завидуешь. Потому что тонешь в круговороте примитивной жизни, как в болоте. Захлебываешься и задыхаешься. И на мужа тебе наплевать. Ты никогда его не любила. Словно ждёшь чего-то. Репетируешь, а не живешь… — она внезапно замолчала, осознав, какие мерзкие вещи говорит. Грязно выругалась и ушла, даже не потрудившись извиниться. Ибо не царское это дело. К тому же, она знала, я проглочу жестокие слова. Не стану упрекать, даже если не получится простить.
Быстро моргая, чтобы прогнать навернувшиеся слезинки, я посмотрела в небо. Оно, в отличие от меня, почти перестало плакать, и с каждой минутой становилось светлее, приглашая солнце вернуться в умытый мир. А, значит, вот-вот случится маленькое чудо, ради которого сотни людей прилипают к окнам или выскакивают на улицы после дождя.
Я ждала появления радуги, стараясь прогнать горечь и обиду. Но прежде, чем она раскрасила небеса, случилось нечто странное.
— Ты проиграешь, — шепнул кто-то в ухо. — А проигравшему полагается смерть.
Я обернулась, но не обнаружила на балконе ни души. Это напугало ещё сильнее, потому что я нутром почувствовала присутствие некой недоброй силы. Словно злейший враг поднялся из ада, чтобы навсегда низвергнуть меня в пропасть.
…Глаза открылись с неимоверным трудом. C губ сорвался стон, похожий на тихий плач. Вдоль позвоночника прошла ещё одна волна боли, за доли секунды достигнув затылка, а следом и висков. Я попыталась дернуться, замолотить руками и ногами, но они были слишком слабы, чтобы беспрекословно подчиняться. Лишь пальцы послушались, попробовали вонзиться в землю, но не вышло. Подо мной были асфальт и вода.
Я лежала на левом боку в холодной луже, мокрая и жалкая, а сверху лились целые потоки — в реальности, как и в странном сне, шёл дождь. Оба крыла безжизненно распластались за спиной. Кажется, при падении я умудрилась сломать и второе. Боль была невыносимой, словно по пернатым конечностям орудовало с десяток ножей. Но я сжала зубы, и попробовала подняться на четвереньки, чтобы отползти подальше от молотящих по беззащитному телу дождевых струй.
Укрытие было рядом — потрепанный временем козырек над крыльцом магазина с заляпанными грязью стёклами. Но мне расстояние показалось столь же длинным, как путь от платформы до разрушающегося города. Преодолев гряду луж, я рухнула на ступени, и лишь пролежав пластом минут десять, взобралась на сухую площадку. И снова легла — на живот, чтобы поврежденным крыльям стало чуточку легче. Так и замерла, слушая разбушевавшийся дождь.
…Не знаю, сколько прошло времени. Быть может, целое столетие или
Ноги тряслись, как при лихорадке, но я заставила себя подняться. Через не хочу и не могу. Оперлась на хлипкую дверь и вдруг подумала, что выгляжу, наверняка, ужасно. Рука сама потянулась к заляпанному стеклу, чтобы протереть его и увидеть отражение. Несколько неловких движений, вызывающих приступы тупой боли, и я взглянула на себя. Взглянула и отшатнулась, чуть не упав от страха. Потому что мои очень светлые глаза смотрели на меня с чужого лица.
Но крик застрял в горле. На смену ужасу пришла радость.
Я ошибалась. Это лицо не отражалось в зеркале во время моего существования в Поднебесье, но и незнакомым тоже не было. Я знала его. Знала хорошо. И, вглядываясь в мутном стекле в каждую чёрточку, чувствовала, как по телу разливается тепло. Я поняла: здесь, в моем настоящем доме, сошла иллюзия, стерев отражение ангела-неудачницы Ларо и вернув мой истинный облик — естественный и родной. Я скинула путы, превратившись из гусеницы в бабочку. Или же лучше сказать — восстала из пепла, как мифическая птица феникс.
Проклятье! А ведь я была красивой и выглядела благородно и утонченно, вопреки печати боли и спутанным мокрым волосам. Даже сквозь грязевые разводы нетрудно было разглядеть вычерченные скулы, аккуратный ровный нос, тонкие губы и изогнутые брови. При виде такой меня и искушенный в женской красоте Ллойд не посмел бы фыркать и отпускать мерзкие замечание.
Но почему? Почему? Ведь ангелы сохраняют свою человеческую внешность. Неужели, кто-то нарочно изменил мои черты? Я слышала, что некоторые слуги Поднебесья применяют «маскировку» в особых случаях. Но понятия не имела, что иллюзию можно наложить на других.
Получалось, кто-то очень хотел, чтобы меня не узнали? Не поняли, что я житель Мира Ветров и Радуг? Причём, единственный, обитающий вне хранилища.
Значит, всё-таки эксперимент…
Кто-то забрал огонёк моей души и поселил в Мире Гор и Туманов, где я раз за разом убивала себя, чувствуя, что мне там не место. Но кто? Кто? И зачем?!
Я посмотрела на браслет. Он не работал. Но, кажется, не от удара. Он просто не мог принимать сигнал, находясь внутри мёртвого Мира — там, куда имела доступ только я одна. Ох, как страшно-то стало! Крылья сломаны, связи с Поднебесьем нет. А, значит, до платформы не добраться.
Хотя какая разница? Конец-то всё равно один. Жительнице Мира Ветров и Радуг не место среди людей или ангелов. Даже если б кто-то смог вытащить меня отсюда, рассчитывать на помилование не стоило. В худшем случае, отправят в капсулу забвения. В лучшем — вернут в хранилище к миллиардам братьев и сестёр, томящихся в вечном ожидании.
Я ещё раз взглянула на измученное отражение и, пошатываясь, побрела по мокрому асфальту — туда, куда не сумела долететь. Я просто обязана была побывать в радужном доме, покрытом ныне серой пылью, чтобы понять, что именно меня с ним связывает. А в том, что эта связь присутствовала, теперь сомневаться не приходилось.