Посланник Бездонной Мглы
Шрифт:
Потом дышать стало почти совсем легко, и знакомый голос (Торк, что ли?) прохрипел надсадно:
– Ларда, тащи его, только левую руку не задень. Да шевелись, не удержу я долго!
Леф ощутил, как крепкие маленькие ладони подхватили его под мышки, рванули… А потом чувства погасли, и все проглотила тьма.
Под спиной был упругий колючий мех, а над запрокинутым лицом навис косой скат кровли, сложенный из вязанок сухой травы, и на нем вздрагивали, колыхались надломленные, уродливо вытянутые тени стоящих вокруг. Хижина. Но не своя:
А рука все болит. Тупая муторная боль, она сводит внутренности, к горлу подкатывает тошнота – ну хватит же, не надо больше, я не хочу!..
Леф всхлипнул, забарахтался, пробуя сесть, – кто-то поспешно обхватил за плечи, приподнял, подсунул под спину свернутую тугим тючком пушистую шкуру.
Вокруг по-прежнему сумрак, но тоже другой, не такой, как тот, что был снаружи. Желтые дрожащие огни в очаге и у стен, которые тут, рядом. Знакомые хорошие лица – мать, отец, Торк… И вдруг снова рухнул на Лефа пережитый недавно ужас: где Ларда?! Почему ее нет, что с ней?!
– Успокойся, здесь я, никуда не денусь.
Ее шепот рядом – рядом, над самым ухом. Так это она помогала сесть?
А Торк разговаривает с отцом. О чем? Очень хочется слышать, вот только что-то бьется, грохочет в ушах, мешает…
– Ничего, к утру вприпрыжку забегает. Кость цела, только мясо порвала тварь проклятая, да и то не сильно. Крови вытекло много, вот и ослаб парнишка.
– Все же Гуфу надо бы кликнуть. Загноится рана – беды не оберешься тогда. – Хон поскреб обросший сивой щетиною подбородок. – От сухой горячки такое бывает, что и матерые мужики на Вечную Дорогу уходят…
Торк решительно замотал головой:
– Не пущу я тебя ночью на Склон, и не мечтай даже. До солнышка ждать недолго, худое не успеет случиться. А поутру вместе к Гуфе пойдем, ежели она сама не заявится Предстоятеля да прочих пришлых глядеть.
Бледная заплаканная Раха сунулась было встрять в разговор, но Хон так сверкнул глазами из-под кудлатых бровей, что она отшатнулась, смолчала. Торк деликатно потупился, пережидая, пока супруги разберутся между собой, потом заговорил снова:
– И с чего бы это сухой горячке случиться? Рана вымыта, укутана как надлежит…
– Помоги тебе Мгла Бездонная не ошибиться, – вздохнул Хон.
Он склонился над сыном, поправил кожу, обмотанную вокруг раненой руки. Леф дернулся, но стерпел. Столяр погладил его по щеке, опять обернулся к Торку:
– А ты, однако, силен, сосед! Черное исчадие ножом завалить – это бы и Витязь лучшего совершить не сумел!
– Силен, да не я, – ухмыльнулся Торк. – Ларда завалила.
Хон присвистнул, в изумлении воззрился на скорчившуюся за спиной у Лефа девчонку. Та пожала плечами, улыбнулась – жалко, растерянно, будто извинения просила за сделанное:
– Да чего там… Когда это кинулось, Леф меня выпихнул из-под него, уберег – я целехонькая осталась, не ушиблась даже. А исчадие насело на него да само под удар и подставилось. Тут бы и сосунок годовалый додумался, как поступить. Ножом за ухо – вот так…
Столяр только головой помотал. Лицо его как-то странно сморщилось,
– Ну, послушнички… Давеча бешеных проморгали, теперь исчадие к самым хижинам допустили незамеченным… Грязь серая, пакость навозная!.. – И тут он еще такое добавил, какого при бабах и детях говорить вовсе не следует.
Торк закряхтел, испуганно глянул на забившихся в угол Раху с Мыцей: вот, небось, взовьются сейчас! Но нет, обошлось. Хвала Бездонной, задремали они, обессилев от перенесенных волнений. И Ларда вроде тоже не слыхала оплошности Хона – занята она, вытирает ладонями обильную испарину с белых Лефовых щек, шепчет ему на ухо что-то. Ну и ладно. Неладно иное… Столяру простительно не знать звериных повадок, но Торку сама суть занятия, которое кормило его, определила постигнуть характер всяческой твари – и здешней, и рожденной в Бездонной Мгле. Зря Хон винит носящих серое в ротозействе, вовсе в другом повинны они. Надо рассказать, пока бабы спят.
– Слышь, Хон… Ларда, будет тебе, мозоли на ушах парнишке натрешь. Слушайте лучше. А ты, Хон, скажи: видел ли ты раньше, чтобы исчадие таиться да подкрадываться умело? Молчишь? Правильно молчишь, не мог ты такого видеть. Так с чего бы это нынешней твари засаду учинять, ежели до сих пор никогда не бывало такого? Снова молчишь? Тогда я скажу: его научил кто-то, как научают охотничьих псов. Изловили его, наверное, давно уже, и не без ведовства либо колдовства (иначе Черное исчадие не изловишь), да и держали в укромном месте до поры. Вот нынче и пригодилось оно. С обучением, небось, долго пришлось маяться, зато теперь все быстро сладилось. Ежели бы я, к примеру, захотел Цо-цо (не дай ему, Мгла, посмертных мучений) натравить на кого-нибудь, я бы как сделал? Я бы ему вещицу, недругу принадлежащую, понюхать дал, на след поставил бы да сказал словечко единое – и все. Дальше уж он сам знал, как да что. И это, Черное, видать, таким же образом было ими воспитано.
– Кем это – ими? – тихонько спросила Ларда.
Торк еще раз удостоверился, что Раха с Мыцей спят, и только тогда пояснил:
– Послушниками.
– Глупость какая-то, – подал голос Хон. – С чего бы им столь сложное затевать? Быстрее можно было и проще…
– Зато если бы удалось, то никто бы не усомнился, что сама Бездонная покарала.
– А как же… – Ларда испугано взглядывала то на отца, то на Хона. – Гуфа же говорила, что не хотят послушники Лефу зла!
Торк мрачно скривился:
– Так ведь исчадие не на Лефа кинулось – на тебя. Леф чуть ли не сам в пасть запихался. И вы с ним так долго сидели рядом, что теперь даже исчадию нелегко разобраться, кто из вас кем пахнет.
– Ох, до чего мне все это не нравится! – простонал Хон.
– Да уж кому может понравиться такое, – Торк пожал плечами. – Ну ничего. Завтра Предстоятель пожалует. Небось, не решатся послушники пакостить при таком многолюдстве.
Леф вдруг застонал, да так громко, с таким надрывом, что все с испугом обернулись к нему: уж не горячка ли начинается у парнишки?