Посланник
Шрифт:
— Неужель хороните кого?! Что запричитали, как отпеваете? Я хозяин и засим приказываю — молчать и готовиться к моему отъезду! Да поживее!
Вмиг разбежались все, как мыши по норам. Суров оказался молодой Преонский. Суров и грозен. Впервые челядь увидела в нем настоящего воина и хозяина.
На кухне прислуга обсуждала участь Никиты и горе Ольги и матери его.
— С лица Никитка наш — Кузьма Петрович покойный, Бог даст, и норовом пойдет в него, — заметил старый Лука, в бывший управитель дома Преонских. Многие с ним согласились.
— Дед
Сгущались над городом уже сумерки, когда наконец-таки Никита и Ольга остались одни.
— Никита, — обратилась к нему Ольга, — и надолго ты едешь?
— Я все-все тебе расскажу, когда ночью встретимся в саду, хорошо? — он подошел к ней поближе и принялся теребить ее непослушный локон. Она слабо отстранилась от него.
— Ты же знаешь, что матушке не по нраву встречи наши, — ответила она, ускользая из его рук.
— Не переживай! Матушка знает о том, что родство наше дальнее, и мы можем обвенчаться, просто за нас переживает. Молоды мы еще для нее. Да на глазах растем, вот и мучает себя. Ей бы легче было, если бы мы просто поженились.
Не успела Ольга ответить, как в комнату влетел запыхавшийся гонец от гоф-лейтенанта Преображенского полка. Никита и Ольга в недоумении смотрели на него. Наконец он, отдышавшись, произнес:
— Гордон приказал создавшимся отрядам начать сборы на Переяславском озере! Завтра утром!
Никита смотрел то на гонца, то на Ольгу. Вошла мать Никиты и, утирая глаза платком, приказала накормить гонца и готовить Никитины вещи.
Пока челядь, сбиваясь с ног, выполняла приказания Татьяны, Никита увел Ольгу в сад.
— Так много хотел сказать тебе, а сейчас будто все слова растерял, — он переминался с ноги на ногу, — но, Ольга, верь мне, что обещание свое я сдержу и когда вернусь, мы обязательно обвенчаемся.
Ольга строго смотрела на Никиту, как бы проверяя, верит ли он сам в то, что говорит.
— Что ты так смотришь? Аль не веришь, что жениться на тебе хочу? — спросил он.
Ольга ничего не ответила, а лишь пошла по садовой дорожке, все ускоряя шаг. Никита, вспомнив думу свою, кинулся вслед.
— Обещай! Обещай, что дождешься! — с жаром произнес он. — И я обет даю не забывать тебя. И еще: колечко наше родовое у себя храни, — он снял перстень с пальца и протянул Ольге.
— Как же, Никитушка, тебе ведь его носить надлежит! Нельзя мне его брать! — Ольга совала перстень обратно в руки Никиты. Он силою разжал ее кулак и надел колечко на пальчик.
— Это и твое тоже, а вдруг со мной что случится, отдашь его детям своим, как дед завещал! — он отошел от нее и, взглянув на Ольгу в последний раз, прошептал:
— Прощай!
А она лишь стояла, и слезы, хлынувшие из глаз, скатывались по щекам и падали на каменные плиты аллеи. С тех пор носила Ольга кольцо в кармане нижней юбки и никогда с ним не расставалась.
Глава 8
Когда король Швеции
Долго упрямились шведы, надеясь на помощь англичан, но терпение русского царя кончилось, и он приказал флоту выступать. Никита в числе первых, кого Остерман сам благославил на этот поход, бросился выполнять это важное дело во благо России.
Остерман славился своим умом и удалью, был лучшим дипломатом петровского двора, и потому служить у него считалось большой честью.
— А леса на наши похожи, — сказал Сергей Шустров — одногодок Никиты, самый смекалистый, славившийся храбростью, которая граничила у него с безумием.
Но была в его характере и еще одна черта. Он был самым веселым из отряда Никиты. Шустров был известен тем, что сочинял колкие стишки про своих друзей и врагов. Ему часто за это влетало и по этому случаю было дано ему прозвище Перевертыш. Он мог доводить бывалых солдат от слез до смеха, но в ту же минуту, получив приказ, становился самым серьезным и храбрым солдатом и был уже далеко, выполняя поручения, когда его друзья и однополчане еще отходили от его очередной шутки.
В отряде Остермана Сергей и Никита были самыми молодыми, потому они сразу сдружились. Сергей принимал и понимал шутки, порой совсем не безобидные, взрослых сотоварищей, так как сам мог выдать такое, что другим ничего не оставалось, как махнуть на него рукой, а вот Никите приходилось туго. Военному делу он посвятил себя сознательно, но вот в общении с однополчанами Никита часто попадал впросак.
С отрочества его учили выполнять только приказы командиров, но тут он столкнулся с неожиданными трудностями. Сначала все только и делали, что не допускали Никиту к делу, постоянно издеваясь над его происхождением.
Остерман, под руководством которого уже находилось более пяти тысяч человек, не всегда мог контролировать жизнь своих гвардейцев. Он передал отряд, в котором состоял Никита, угрюмому и прославившемуся в боях отвагой и храбростью Борису Николаевичу Калинину.
Никита как раз хотел помочь Сергею напоить лошадей, когда подошел Мишка Листов, который был на пять лет старше Никиты, и ядовито произнес:
— Зачем же вам, граф, ручки марать, давайте уж я выполню приказ Калинина.
Мишка Листов был влюблен в Ольгу Преонскую, и когда его отец заслал сватов в дом Татьяны, Никита заставил и Ольгу, и мать отказать Мишке. И теперь тот поставил для себя целью сделать жизнь Никиты невыносимой.
В тот момент не было рядом Сергея, иначе он бы нашел, что ответить задире. Гнев охватил Никиту:
— Я с восемнадцати лет служу царю и Отечеству, а ты, как я посмотрю, в мои года об этом и не помышлял. Ты только думал, как бы под бочок девке какой молодой привалиться…