После боя
Шрифт:
Бродяга снова замолчал. Он вытряхнул из бутылки последние капли виски и теперь любовался остатками на дне стакана. Молчание длилось долго. Он не пил, лишь молча смотрел в стакан. Я не выдержал:
— Что было дальше?
— дальше? Ты действительно хочешь это узнать?
— Да. Раз начал говорить — говори
— Как думаешь ты сам?
— Ну, ты, наверное, ушел из бокса… Что-то произошло…
— По твоему, это потом произошло?
— Нет. Я понял, но… Понятно, было что-то еще. Что?
— После боя я убил латиноамериканца.
Я охнул. Это было совсем не то, что я ожидал. Я предполагал, что он спился, сломался. Может, попытался уйти из клуба, но не ушел… Или хотел справедливости, но в мире ее нет… Этого я не ждал и был поражен. Он понял это по моему виду.
— Не ожидал? А тем не менее это так! Все произошло очень легко. Гораздо легче и проще, чем на ринге. Пока его крутое окружение договаривалось о предстоящей пресс-конференции, я оказался возле его раздевалки. Там не было охранников, думаю, их специально убрали. Я вошел и бил его головой о железный шкаф, пока его глаза не перестали смеяться. Ты хочешь узнать, что произошло потом? Меня никто не обвинил в его смерти. Объявили, что он скончался после боя от кровоизлияния в мозг и что это был несчастный случай. Оба клуба выложили немалую сумму за то, чтобы скрыть эту историю, то есть меня защитить. Таким образом, они меня выкупили. Я был вынужден принять подачку из рук тех, кого ненавидел и презирал. Официально меня дисквалифицировали и выгнали из спорта. Но неофициально я перешел в третий, теневой клуб, который занимался проведением незаконных боев. Я провел три боя и убил двух человек. А третьего искалечил на всю жизнь. Потом я от них сбежал. Теперь ищу смерти.
Бродяга отстранился от стойки, швырнул деньги бармену, неприязненно взглянул на меня.
— Что станешь делать теперь? Побежишь в полицию?
— Нет.
— Тогда станешь читать мораль? Или умничать? Или с важным видом плевать в мою душу?
— Нет.
— Но что-то ты мне скажешь?
— Ничего. Мне нечего тебе сказать.
— Спасибо. Хоть на этом — спасибо.
По спортивному каналу шел теперь американский футбол. Людей в баре стало намного меньше. Бродяга спрыгнул с табуретки, и, даже не посмотрев в мою сторону, пошел к выходу через весь зал. Он шел довольно твердой походкой.
Через два дня я сидел на рабочем месте и, не поднимая головы, потел. Сжавшись, сгорбившись, я делал то, что должен был сделать. Я не вставал с места, не шел на зов. Если кто-то меня спрашивал, коротко отвечал, не делая попытки вступить в долгие разговоры. К полудню к моему столу подошел Мел.
— Что ты делаешь?
— работаю.
— Над новым проектом?
Что я мог сказать? Только правду, все-таки Мел был моим начальством.
— Еще не знаю. Возможно. Но, скорей всего, ничего не получится.
— Почему?
— Слишком грустный проект!
— Что же ты делаешь?
Я убрал ладони со стола:
— Ты ничего не поймешь. Я рисую двух маленьких человечков, стоящих друг напротив друга. Я не знаю, как сделать лучше, поэтому рисую их в двух видах: на листке бумаги. И на листке картона.
КОНЕЦ.
Ирина Лобусова.