После долгих дней
Шрифт:
Тем не менее, в отличие от друзей по школе и Сорбонне, Александр не голословно рассуждал об устаревшем XIX веке, он прочитал весь тот обширный перечень книг, который составил для сына Андрей Телищев. Помимо европейских романтиков, парнасцев, реалистов и символистов он изучил досконально творчество Пушкина, Лермонтова, Островского, Толстого, Достоевского, Чехова, Лескова, Тургенева, прочитал сборники поэтов Серебряного века, познакомился с творчеством Маяковского, Горького, Леонида Андреева, Бориса Пильняка, Андрея Платонова и многих других писателей первой половины ХХ века. Одним словом, он мог порассуждать о «неактуальности» XIX века, а также начале ХХ – он неплохо знал литературу, – но основное его внимание было сосредоточено на старинных шумерских рукописях, книгах по археологии, истории, мифологии, культуре Ближнего и Среднего Востока. Именно это увлекало Александра всецело. Хотя речь в этих книгах чаще всего шла о далекой истории, о тех же мифологических идолах, о которых нередко писали Гюго, Теофиль Готье, Бодлер, Рембо, для Александра эти древние божества были связаны с современностью,
С первого семинара Павел Черняков, как только услышал фамилию Телищева, возненавидел Александра. Все зло, вся губительная сила сконцентрировались для Павла в образах вернувшихся эмигрантов, подтачивающих тот мир, в котором он жил когда-то. Андрей Телищев был одним из этих ненавистных «возвращенцев», под звучные монологи которого тихо, но стремительно рушилась советская цитадель. Несмотря на то что Александр был другим человеком, погруженным в дебри археологии, явно далеким от идеалов своего отца, Черняков видел в нем лишь сына автора «Эмигрантов первой волны» и «Вчерашней России». Сначала сдержанно, затем все чаще и более открыто он стал выражать свое мнение по поводу необоснованного, с его точки зрения, внимания к столь юному ученому. Проходят десятилетия каторжного труда, прежде чем археолог становится археологом, а молодой Телищев, еще не успев выпорхнуть из студенческого гнезда, уже метит в мэтры, в корифеи, в Вулли и Шлиманы. Многие из коллег поддерживали Чернякова и пытались влиять на старика Пиоша, убеждая его в некоторой авантюрности выбора начальника экспедиции в Центральный Ирак, тем более в такое сложное время, когда Ирак находится под санкциями и выбить разрешение на проведение раскопок было крайне сложно. Никто не решался говорить об Александре как о слабом ученом, делались намеки лишь на его возраст, но Пиош стоял на своем, убеждая оппонентов неопровержимыми фактами удачи Александра, наличием у него острого ума, таланта к переводу с древнешумерского, а главное, невероятного чутья на сенсации, не на простые артефакты, а на бомбу, которая способна взорвать мир археологии.
Александр старался не предавать значения нападкам со стороны Чернякова, поначалу даже он был уверен, что ученый осуждает его за отсутствие опыта, за какие-то пробелы в знаниях, но со временем понял, что ненависть русского была личностной, связанной даже не с ним самим, а с его отцом. То и дело Черняков с возмущением высказывался в присутствии Александра о творчестве Андрея Телищева. То стиль ему казался грубым, то он находил исторические ошибки, несоответствия в датировках, то выражал несогласие с общей концепцией большинства его книг, да и вообще с эстетикой его произведений. Черняков считал, что общий пафос книг Телищева бессмысленный, ибо то, к чему призывал потомок аристократического рода и горячий монархист, было в принципе невозможным в новой России. Если бы до революции Телищевы жили в Латвии или Литве, то они еще могли бы надеяться на реституцию утраченного имущества, но в новой России не было возврата к монархическим идеалам, скорее это был реванш НЭПа времен Ленина и Троцкого. Идеи Телищева он называл утопическими, а исторические экскурсы писателя находил дилетантскими. Хотя Александр не был поклонником творчества отца и, более того, находился с отцом в сложных, даже конфликтных отношениях, чувство солидарности и родства не позволяло Александру соглашаться с Черняковым и побуждало защищать не столько творческие идеи Телищего-старшего, сколько отца как такового, часть его собственной истории, его семьи, всего того, что было ему близко. Хотя защита отца стоила Александру немалых усилий. Он был человеком мягким, ранимым, не обросшим броней безразличия к нападкам со стороны. С детства он рос в атмосфере любви, нежности, общался с людьми, обладающими исключительными манерами, тактом, чувством меры, поэтому, попав в университетский мир, впервые столкнулся с завистью, борьбой за выживание, хамством, предательством, доносительством, сплетнями – одним словом, попал в гнездо, населенное не птицами, а змеями, не обладая при этом ни хитростью змеи, ни свойственным ей коварством.
Помимо нападок на Андрея Телищева, Черняков выступал с резкой критикой статей и докладов самого Александра, критиковал переводы с древнешумерского, несмотря на то что не был знаком с особенностями этого языка. Мыслями о недалекости и неопытности Александра он делился со всеми, кто знал Телищева, пытаясь как можно шире и глубже внедрить свое мнение об этом человеке, заронить зерно сомнения как у членов кафедры, так и за ее пределами. Пиоша он называл «потерявшим разум стариком», который поддался на лесть и хитрость молодого предприимчивого студента. За год или два внушений со стороны Чернякова и его окружения Александр прослыл карьеристом и выскочкой. На факультете его не любили, несмотря на успехи в работе и громкую славу, которую молодой ученый принес не столько себе, сколько своей кафедре, ставшей известной во всем мире как хранительница раскопанной летописи о шумерском потопе, датированной III тысячелетием до нашей эры.
5
В тот день, когда в гостинице города Меде поселились два незнакомца, в Шуруппаке, что лежал на берегу Евфрата, царь по имени сын Убар-Туту услышал странный голос. Сначала властитель подумал, что впервые за недолгий век ему явились галлюцинации, от которых страдали когда-то и его отец, и дед. Но все же он попытался убедить себя в том, что голос был лишь плодом воображения, следствием дневного сна, в который он погрузился после выпитого
Убар-Туту быстро вскочил и побежал по гигантской зале, украшенной колоннами с имитацией плетеных циновок красного, черного и белого цветов, с крупномасштабными фигурами быков и леопардов на всю протяженность стен, украшенных небольшими орнаментальными фризами, сохранившимися еще со времен прадеда Убар-Туту, перевезенными из Ларака [25] . Пытаясь понять, кто был способен пробраться во дворец, обойдя охрану и вооруженных до зубов солдат, царь вертел головой направо и налево, спотыкался о длинные полы своей одежды, повторяя:
25
Царство при Эн-Сипадзидане, шестом додинастическом правителе Шумера.
– Эй, стража! Стража! Где вы все? Кто здесь?
И тут он услышал:
– Напишешь Историю Мира и закопаешь ее здесь, под стенами дворца!..
Сын Убар-Туту остановился. У высокого узкого выреза в стене, служащего одновременно окном и вентиляционным люком, в ослепительном потоке солнечных лучей, стоял величественный белокурый незнакомец, он был выше сына Убар-Туту не меньше чем на четыре головы, от чего лицо его разглядеть было трудно. Он оторвался от стены и, словно огненная змея, медленно заскользил по направлению к Убар-Туту.
– Жаль… – шипел незнакомец. – Жаль, что вам, людям, необходимо все объяснять детально… Вам неведомо значение тайных знаков, с помощью которых мы пытаемся говорить с вами…
Сын Убар-Туту попятился к дверям, но незнакомец парализовал его движения. Он не мог пошевелить ни пальцем, ни рукой, не мог повернуть шею.
– Я бог Энки, бог мудрости, к которому ты не раз обращался в своих молитвах… Я пришел и говорю тебе – напиши историю шумерских городов и закопай ее в саду под стенами Шуруппака… Затем сломай свой дворец и построй из него корабль, посади в него родственников и друзей своих, домашних птиц и животных, также возьми запас пищи и воды, семян всех растений, садись на корабль и плыви из этих мест!
– Куда же мне плыть? – спросил сын Убар-Туту.
– Ты сам поймешь, куда тебе плыть, но до того ты должен молиться о ниспослании добра людям!
– Но Евфрат слишком далеко от дворца. Как же я отправлю туда корабль?
– Евфрат сам придет к тебе…
– Но как я построю корабль? Я не умею строить.
– Здесь ты найдешь все, что тебе нужно… И помни, прогневался на вас Энлиль, сильно прогневался. Не успеешь за семь дней построить корабль – погибнешь сам и погубишь других!
Сказав это, Энки протянул сыну Убар-Туту глиняную дощечку и посмотрел на царя так, как будто хотел прожечь его насквозь всеми молниями, что скопились на небесах. Тот потерял равновесие и с грохотом упал на сырцовые плиты.
6
Экспедиция начала подготовку в апреле 2002 года. Александр несколько раз был в Багдаде, уладил вопрос о найме землекопов, а также урегулировал по поручению французской стороны все юридические вопросы, связанные с разрешением местных властей на раскопки, а также на дальнейшее изъятие и изучение в Париже всех возможных обнаруженных в Ираке образцов. Экспедиция финансировалась частично французским правительством, частично инвесторами из Германии. Американцев и англичан в тот сложный исторический момент на территорию Ирака не допускали. С организацией экспедиции все шло гладко, только политическая обстановка, сложившаяся в районе Персидского залива, вызывала сильную тревогу. Ситуация 2002 года стала своего рода итогом практически десятилетнего трудного существования Ирака в условиях санкций. Ведь до вторжения Ирака в Кувейт в 1990 году Саддам Хусейн довольно тесно сотрудничал с США, в частности поддерживал Америку в ее противоречиях с Ираном. И вот, после отказа иракского правительства в 1998 году от сотрудничества с комиссией ООН по контролю за нераспространением в Ираке оружия массового поражения, а также после военной операции США и Великобритании «Лиса пустыни» [26] , обстановка из года в год, практически изо дня в день накалялась, участились стычки между иракской системой ПВО и американо-британскими самолетами. Американский президент Джордж Буш неоднократно высказывался о наличии в Ираке оружия массового поражения, что, как выяснится позднее, по признанию премьер-министра Великобритании Тони Блэра и госсекретаря Колина Пауэлла, не соответствовало действительности. Основной причиной вторжения в Ирак коалиции и США будет война за нефтяные ресурсы. К 2002 году мир стоял на грани большой войны. Но Александр и слушать не хотел об отказе от экспедиции, он спешил, так как понимал, что война может помешать его планам надолго, возможно, даже навсегда преградить путь к заветной мечте.
26
«Лиса пустыни» – военная операция, осуществленная США и Великобританией против Ирака в декабре 1998 года. Целью операции было лишение Ирака способности производить и использовать оружие массового поражения после того, как иракская сторона отказалась сотрудничать с международной комиссией UNSCOM.