После дождика в четверг

Орлов Владимир Викторович

Он открыл сейф, порылся в папках, вытащил два подколотых листа, усеянные цифрами и индексами, непонятными Олегу знаками и сокращениями. Олег держал листочки, волнуясь, и черные буквы подскакивали, Олег пытался осилить их смысл, уцепиться за него, но ничего не выходило, и он протянул бумажки Будкову.

– Понял теперь? – спросил Будков, пряча документы в сейф.

– Понял… – судорожно кивнул Олег.

Он глядел себе под ноги, а ему надо было бы глядеть в лицо Будкова, в его глаза, тогда он и в самом деле мог бы кое-что понять, но он глядел под ноги на коричневые крашеные доски, выскобленные тряпкой уборщицы, и думал, что с двух подсунутых ему листочков запомнились слова странные – бетон, щебенка и еще что-то, с чего бы вдруг тут писать о бетоне, ему было стыдно, что он в

волнении не смог осилить смысл листочков, а попросить их снова он не решался, боялся показаться Будкову человеком легкомысленным и тугодумом. «Да нет, не мог он меня сейчас обманывать, ведь я бы понял все…»

– Нет, все я не о том, – сказал, огорчаясь, Будков. – Прав я там или неправ – какое это имеет значение… Важно, что мост есть, что мы ворвались в тайгу на год раньше… Это мало? Нет, старик, это много… Понимаешь, столько бардака еще в нашем деле, что иногда из высших соображений, кривясь, мучаясь, приходится идти в обход… Вот твой Терехов Шарапова-то посылает на дело с сумкой бутылок… Так полагается? Ведь нет… А что делать? Нет, ты не подумай, что я тут пытаюсь оправдываться теорией насчет целей и средств, сам знаешь, куда эта теория может привести. Нет, надо знать разумную меру, компромиссы возможны, но дело должно быть чистым…

Будков говорил еще долго и непривычно для себя ровно, успокоенно, как будто бы убаюкивал, укачивал Олега, а Олег все думал о тех двух листочках, пропавших в сейфе, и теперь ему казалось, что слова о бетоне и щебенке ему померещились, все на тех листочках было точно и относилось к делу, теперь ему казалось даже, что он помнит все напечатанное на серой бумаге от первой до последней строчки. В спокойном голосе Будкова, сокрушающемся его горячностью, Олег слышал теперь укор, и он жалел уже о лихой атаке, чувствовал себя виноватым, и ему хотелось сказать Будкову что-нибудь приятное.

– Почему мы так взвинтились, Иван Алексеевич, почему нервничали-то – потому что устали здорово, вымокли…

Эти слова звучали как извинение, они сводили на нет всю Олегову пламенную речь, и после того, как Олег сказал их, он сразу же расстроился, но потом сумел убедить себя в том, что он сейчас искренен и перед Будковым не заискивает, не такой он человек, чтобы перед кем-либо заискивать, а сейбинцы погорячились, это уж точно, погорячились, вспыхнули из-за какой-то ерунды, из-за пустяка, мелкого, как гравий, и его, Олега, заразили своим заблуждением. Теперь это Олег все понимал, стоило пройти двадцать километров, стоило взлететь над хлопотливыми сейбинскими буднями, стоило взглянуть в умные, утомленные глаза Будкова, чтобы понять это.

– Зря ты, Олег, оправдываешься, – улыбнулся Будков, – все вы делали правильно, я бы и сам на вашем месте возмутился и сюда бы поспешил… Очень глупо, что так получилось, но я съезжу на Сейбу, все объясню, все улажу…

– Нет, Иван Алексеевич, что бы вы ни говорили, а вели мы себя недостойно, по-женски, – сказал Олег и добавил для убедительности: – По-бабьи, знаете…

– Зря, зря ты, Олег… Вы – молодцы. И хорошо, что у нас в поезде ребята не безразличные, не рыбы-хариусы, а будь здоров, хозяева.

– И тем не менее…

Долго они потом сыпали любезностями и как будто могли быть довольны друг другом и собой могли быть довольны, но Олегу все-таки казалось, что он поступил нехорошо, так быстро изменив свое мнение, а кроме того, ему было жалко, что разговор пошел не так, как он его себе представлял, и пропадали хорошие слова, которые он заготовил. «Что-то тут не так», – думал Олег. А что тут не так – уловить он не мог еще и потому, что был углублен в себя, все оценивал свое настроение и свои слова, а Будковым почти совсем не интересовался, и выражения его глаз не замечал, и волнения его уже не улавливал.

А если бы он был внимательнее, он бы смог увидеть, что Будкова и вправду привели в смятение его слова и не сразу и нелегко начальник поезда успокоился. Были секунды, когда Будков, мусоливший нервно пальцами сигарету, сыпавший табачные крошки на пол, не знал, что говорить ему и как вести себя дальше. «Надо же, – судорожно думал Будков, – все всплыло, докопались, археологи…» Ему вдруг стало жалко себя и обидно,

что из-за этой ерунды, из-за его тогдашней неловкости, все в его удачливой пока инженерной судьбе может полететь к черту. «Терехов, конечно, Терехов, – досадовал Будков. – Так я и думал…» Он злился на Терехова, тоже мне благородный рыцарь, позволил себе перчатку бросить: «иду на вы», иди знаешь куда, и злился на Олега, тереховского гонца, уж больно красиво и страстно тот говорил, самому Будкову стало знобко, а если вдруг с такой речью выступит Олег на собрании – пиши пропало, народ у нас чувствительный. Но больше всего Будков злился на самого себя, кто же, как не он, был виноват в этой истории, терпения не хватило… «Авантюрист, авантюрист! – говорил себе Будков. – Зачем спешил?..» А через минуту он снова ругал себя и называл себя авантюристом, потому что в запале начал врать Олегу, пообещал показать ему несуществующие бумаги, и вынужден был открыть сейф и подсунуть Олегу листочки из папки, в которой хранилась документация щебеночного завода, и было чудом, что Олег не рассмеялся ему в лицо. Если б это случилось, если б поднял Олег торжествующие глаза, он готов был воскликнуть: «Ах, извини, я, кажется, перепутал» – и снова бы сунулся в сейф, но что было бы дальше? Олег не поднял глаза, пальцы его дрожали, а веко дергалось, и дрожащие листочки протянул он Будкову, выговорив с трудом: «Понял…» Нервно крутанул Будков ключ, закрывая сейф, торопился, точно с мороза хотел сбежать раздетый, а сам думал: «Плахтин-то волнуется еще больше меня, ему-то что… Это к лучшему, это к лучшему… Все уладим, уладим…» Он понимал, что самое главное сейчас – уладить все, обезвредить невзорвавшуюся мину, да так, чтобы все пришли к соглашению, не было обиженных или недоумевающих, не повис над ним дамоклов меч, да, впрочем, меч ли? Так, заржавевшее шило… И никто не желал бы ткнуть его этим шилом вдруг, совсем ни к чему это сейчас; впрочем, он не боится скандала, что он, ради своей сытой жизни, что ли, старается, все ради одного – чтобы людям было лучше, чтобы вагонные колеса быстрее застучали в тайге. И хотя ругал себя Будков за авантюризм, за бумажки эти липовые, он успокаивался, говорил уже снисходительно и миролюбиво, и в голосе его была обида на сейбинских ребят, не понявших его. «Все уладим… И с Олегом сейчас улажу, и со всеми сейбинскими, и с Тереховым… как-нибудь… А уж с Олегом-то… Что-то он мне сегодня не нравится… Хотя он всегда такой… Начал с запалом, аж в холодный пот меня вогнал, а сейчас во всем соглашается, извиняется… А может, он все врет, прикидывается и вправду понял, что там на листочках, а теперь врет…»

Будков, подумав так, поглядел пристально, в упор на Олега и понял тут же, что не смог на секунду спрятать свое раздражение и что Олег увидел его злые глаза, а это было совсем ни к чему. Он заметил вдруг в глазах Олега испуг, и это Будкова удивило: «Ба-ба-ба. А он ведь трус…»

Он встал, сказал, как бы объясняя мгновенную свою вспышку:

– Да, обидели вы меня…

«Черт возьми, – думал Олег, – а он ведь и вправду обиделся на нас. Еще бы ему не обидеться! Он и разозлился на нас. И на меня, естественно. На меня-то в первую очередь».

Ему стало не по себе, он не мог объяснить, почему вдруг он испугался Будкова и почему неприятной была для него обида Ивана Алексеевича, словно от разговора этого зависело будущее его, Олега, и сейчас будущее это рисовалось ему черным.

– Вы уж не обижайтесь, Иван Алексеевич, на наших ребят… И на меня тоже… Устали мы, а нас завели…

– Кто же это вас завел?

– Да Терехов, – с неохотой и досадой сказал Олег.

– Терехов? – удивился Будков. – Вот не ожидал. Я очень уважаю Терехова. Жалко…

«Терехов, конечно, Терехов, – подумал Будков, – рано или поздно мы должны были сшибиться лбами…»

– Я тоже уважаю Терехова, – кивнул Олег, – он замечательный человек…

– Знаешь, Олег, – значительно сказал Будков, – ты поговори с Тереховым как друг… Серьезно, а? Убеди его, что он зря свару затевает… Ничего хорошего для него не выйдет… Да и для дела… Только нервы друг другу потреплем да людей от занятий отвлечем… Ты понимаешь?..

– Понимаю, – кивнул Олег. – Я попробую его уговорить, только вряд ли он остынет…