После грозы
Шрифт:
– Поезжай домой! И спокойной тебе ночи! Будь внимательна на дороге, о’кей?
Я тихонько киваю и на обратном пути, почти до самого дома, думаю об этой затее со списком.
Нет ничего хуже, чем чувствовать себя усталой и в то же время мучиться от бессонницы. С тех пор как Алекса не стало, меня не покидает ощущение, что все вокруг рассыпалось, как от землетрясения, и теперь мне нужно отстраивать это заново. И с чего, скажите, мне начать? Вдобавок ко всему есть проблемы и помимо траура… Мысли о ребенке отвлекают мое внимание, вытесняют воспоминания об Алексе, которые я хотела бы удержать в памяти.
Жан звонит в дверь
– Этот – без кофеина. – И он указывает на стаканчик пальцем.
Я тянусь за другим стаканчиком, но Жан успевает схватить его раньше и просит перестать дурачиться. Присев на стул, он начинает разговор с того, что в жизни у меня сейчас черная полоса, и это понятно, и что со смертью Алекса многое переменилось, но это не значит, что мне не нужно о себе заботиться. И, конечно, упоминает о ребенке. Мне, должно быть, придется смириться с тем, что теперь это – основная тема. Морщась, я падаю на стул и подношу стаканчик к губам.
– Тебе не кажется, что родственники Алекса имеют право об этом знать? – внезапно задает вопрос Жан.
– Они знают.
Он не ожидал такого ответа и чуть было не пролил кофе, когда пытался поставить его на стол.
– Что? Откуда они могут знать?
Краснея от стыда и через слово обзывая себя идиоткой, я рассказываю ему историю с пальто. И почему только я не выбросила этот тест? Когда Жан спрашивает, что я теперь собираюсь делать, я завожусь с пол-оборота. Полночи я составляла этот список, все свои доводы помню наизусть, так что изложить их не составляет труда: я не могу оставить ребенка, потому что я одинока и потому что у меня нет ни денег, ни семьи.
– А Эвансы?
Я отвечаю на вопрос: Эвансы живут далеко, это не считается. И даже если бы они захотели как-то участвовать в жизни моего малыша, это только усложнило бы ситуацию.
– То есть ты хочешь сказать, что…
Я шумно вздыхаю, не давая Жану закончить. Какими бы железными ни выглядели мои аргументы, сомнения все равно остаются: если я сделаю аборт, меня будет преследовать мысль, что я убила то немногое, что осталось у меня от Алекса, не говоря уже о надеждах Бренды. И что Эвансы уедут к себе в Англию, оплакивая не одного члена семьи, а двух… Смогу ли я жить с таким грузом на совести? Не знаю… Какое бы решение я ни приняла, это будет нелегко. «Нелегко» – это слово постоянно крутится у меня в голове.
– Шарлотта, ты ведь не сделаешь аборт? Мы оба знаем, что Алекс хотел бы, чтобы этот ребенок родился!
– Алекс умер! Если он хотел этого ребенка, то мог бы остаться в живых!
Я срываюсь. Легко Жану говорить! И вообще, почему все вокруг считают, будто вправе диктовать, что мне делать с этим ребенком? Если бы я могла, я бы вырвала его из своего чрева, положила бы на стол, и тем, кто знает, как с ним надо поступить, осталось бы только забрать его и дать ему лучшую жизнь, чем была бы у него, останься он со мной.
– Шарлотта, я тебе помогу!
Я отмахиваюсь, даже не попытавшись вникнуть в сказанное. Почему Жан должен мне помогать? Все это не имеет к его жизни ни малейшего отношения. Я могу понять, почему Бренда так заинтересована в рождении малыша,
Мои мысли разбегаются. Бренда уже вырастила двух сыновей, и наверняка она лучше сумеет позаботиться о моем малыше… Нет, я этого не хочу. Не спорю, я не смогу обеспечить своего ребенка всем самым лучшим, и все же я слишком эгоистична, чтобы отдать его на воспитание кому-то другому. Больше всего я бы хотела, чтобы это дитя никогда не вышло из меня. Или пусть бы я поносила его еще несколько месяцев или лет, пока не буду готова… Насколько бы это упростило дело!
Жан говорит и говорит, но я его не слышу. Я перебираю в уме пункты из своего списка. Ищу что-нибудь сильное, неопровержимое. Что дало бы мне уверенность. И ничего не нахожу. Со вчерашнего вечера меня преследуют мысли о моей матери. Ей бы жилось намного проще, если бы не родилась я. Думала ли она когда-нибудь, что совершила ошибку? Сожалела ли, что не сделала аборт?
А я? Смогу ли я жить, зная, что избавилась от последнего подарка, сделанного мне Алексом? Я тереблю пластиковый стаканчик с кофе, мысленно ища ответ на вопрос, который до этой минуты не решалась себе задать: хватит ли у меня духу сделать аборт? Смогу ли я уничтожить частичку Алекса, которая живет в моем лоне? Думаю, это проще сказать, чем сделать…
Если бы я могла выбирать, я бы предпочла, чтобы Небеса не делали мне такого подарка или чтобы он исчез без каких бы то ни было усилий с моей стороны.
Глава 5
Список
– Я сделала то, что ты просил! – говорю я, вихрем врываясь в квартиру Алекса.
Вежливо улыбаясь, Карл дает мне пройти и следит за мной взглядом, пока я не останавливаюсь в центре гостиной. В дверном проеме появляется Бренда, в руках у нее какие-то документы. Она здоровается со мной, но, сообразив, что я пришла отнюдь не для того, чтобы сообщить ей приятную новость, мрачнеет. Судя по ее виду, Бренда готовится к худшему. Я тоже нервничаю, но на мое настроение влияет целая куча событий, которые не имеют к ней никакого отношения – недосыпание, нехватка кофеина и, конечно, желание как можно скорее решить этот вопрос раз и навсегда. Стараясь не демонстрировать раздражение, я поворачиваюсь к Бренде и объявляю, что хотела бы побеседовать с Карлом наедине.
– Что-то случилось? – спрашивает она.
Карл жестом просит мать выйти, однако Бренда не торопится. Складывается впечатление, будто она надеется, что я передумаю и позволю ей остаться.
– Я написала список, и я не могу оставить ребенка! – Я стараюсь говорить тихо и быстро, чтобы Бренда не услышала из другой комнаты.
– О чем ты? Шарлотта, я не могу понять, что ты несешь!
Карл смотрит на меня, словно я сошла с ума, хотя, возможно, он не так уж и не прав: в голове у меня каша, и сколько бы я ни пыталась рассуждать, к окончательному выводу я так и не пришла. Я пытаюсь объяснить ход своих мыслей, все время сбиваюсь и в конце концов выдаю, что деньги в моем случае, конечно, играют большую роль, поскольку на ребенка нужно много тратить, а у меня нет ничего, и честно признаюсь, что, сделав аборт, впоследствии могу об этом пожалеть. Но мне придется пойти на этот шаг, потому что положение у меня безвыходное. Я не готова к таким испытаниям. У меня нет времени, и, может статься, материнского инстинкта тоже нет. Откуда мне это знать, ведь я никогда не имела дела с грудными младенцами.