После либерализма
Шрифт:
3. Даже если все люди, имеющие право в полной мере осуществлять свои права («граждане»), никогда не будут посягать на права остальных граждан, они, тем не менее, вполне могут не достичь согласия относительно какого-то коллективного решения. Что делать в таком случае? Как нам примирить различные позиции? Это один из самых важных нерешенных вопросов политической демократии.
Нельзя не отдать либералам должного, по крайней мере, в том, что они широко обсуждают вопрос, кто является тем лицом, которое наделено суверенитетом. В принципе, консерваторы и социалисты тоже должны были бы обсуждать эту проблему, поскольку как те, так и другие, выдвигали иных «субъектов» суверенитета, нежели личность, однако их обсуждения были существенно менее полными. Если «субъект» не является личностью, кто же он тогда? Определить это достаточно сложно. Посмотрим, например, что писал об этом Эдмунд Берк в «Размышлениях о Французской революции»:
Природа человеческая
Если бы не было известно, что этот текст направлен против французских революционеров, можно было бы предположить, что он призван осудить абсолютных монархов. Ситуация слегка прояснится, если мы обратимся к другому изречению Берка, сделанному им за десять лет до того в его «Речи по вопросу об экономической реформе»: «Личности проходят мимо как тени, но государство остается неизменным и стабильным» (Цит. по: Lukes 1973, 3).
Подход Бональда существенно отличается, поскольку он делает акцент на определяющей роли церкви. Тем не менее, в его взглядах нашел отражение один существенный элемент, присущий всем разновидностям консервативной идеологии, — значению, которое они уделяют таким социальным группам, как семья, корпоративные объединения, церковь, традиционные «общества», — которые становятся для них «субъектами», наделенными правом политического действия. Иначе говоря, консерваторы отдают приоритет всем этим группам, которые могут рассматриваться в качестве «традиционных» (и в силу этого воплощающих непрерывность), отрицая при этом связь консерватизма с какой-либо «совокупностью», выступающей в качестве политического актора. Из высказываний консервативных мыслителей никогда не было ясно, на основе чего следует принимать решение о том, почему та или иная группа воплощает в себе непрерывность. Ведь, так или иначе, всегда возникали какие-то доводы, оспаривавшие королевскую родословную [35] .
35
Как отмечал Тюдеск (Tudaq 1964, 235): «Оппозиция легитимистов июльской монархии представляла собой оппозицию знати установленному порядку…» Не противоречили ли, таким образом, легитимисты заявлению Бональда о том, что «истинная природа общества… составляет то, чем это общество, гражданское общество, является в настоящее время»?
Как считал Бональд, большим заблуждением Руссо и Монтескье было именно то, что они «представили себе… естественное состояние природы, предшествовавшее возникновению общества…» Совсем наоборот, «истинная природа общества… составляет то, чем это общество, гражданское общество, является в настоящее время…» (Bonald 1988 [1802], 87). Но такое определение явилось ловушкой для самого автора, поскольку оно придавало законную силу тому настоящему, которое всеми силами препятствовало «реставрации». Однако четкая логика никогда не составляла ни сильную сторону, ни главный интерес той полемики, которую вели консерваторы. Они, скорее, были озабочены тем, как станет вести себя то большинство, которое возникло благодаря тому, что отдельные личности получили избирательное право. Их исторический субъект был гораздо менее активным, чем у либералов. Они полагали, что хорошие решения принимаются медленно и редко, и большинство таких решений уже было принято раньше.
Если консерваторы отказывались отдавать приоритет личности в качестве субъекта истории, выступая в защиту небольших, так называемых традиционных группировок, то социалисты отказывали личности в приоритете в пользу гораздо более многочисленной группы людей, составляющих народ в целом. Анализируя социалистическую мысль раннего периода, Г. Д. X. Коул отмечал:
К числу «социалистов» принадлежали те, кто в отличие от основного акцента, ставившегося на интересах личности, уделял внимание социальному аспекту человеческих отношений, и стремился вынести социальный вопрос на всеобщее обсуждение, посвященное правам человека, освобожденного Французской революцией и поддерживавшего революцию в области экономических преобразований.
Но если трудно определить, какие именно личности составляют проблему, еще труднее понять, какие «группы» составляют «народ», то самой трудной задачей из всех является вопрос о том, как можно выяснить волю всего народа в целом. Как узнать, в чем она заключается? Для начала надо выяснить, чьи взгляды мы будем принимать в расчет — граждан или всех людей, проживающих в данной стране? И почему людей следует делить именно по этому признаку? Почему бы ни принять в расчет взгляды всего человечества?
Короче говоря, то, что все три идеологические течения нам предлагают, не может нам помочь в поисках ответа на вопрос о том, кто является субъектом истории. Все они представляют лишь некие точки отсчета при попытке дать ответ на вопрос о том, кто воплощает в себе суверенитет народа: так называемые свободные личности, как считают либералы; так называемые традиционные группы, как считают консерваторы; или все члены «общества», как полагают социалисты.
Идеологии и государство
Народ как «субъект» имеет в качестве своего главного «объекта» государство. Именно в рамках государства люди выражают свою волю, утверждая собственный суверенитет. Вместе с тем, с XIX столетия нам говорят о том, что люди образуют «общество». Как можно примирить государство и общество, составляющие величайшую интеллектуальную антиномию современности?
Самым удивительным является то, что если вникнуть в рассуждения об этой проблеме представителей всех трех идеологических учений, складывается впечатление, что все они стоят на стороне общества, выступая против государства. Приводимые ими аргументы хорошо известны. Для стойких либералов главная задача состояла в том, чтобы не допускать государство в сферу экономики и в целом снижать его роль до минимума: «Laissez-faire [36] — вот принцип ночного сторожа государства» (Watson 1973, 68). Консерваторов во Французской революции ужасал не только ее индивидуализм, но в еще большей степени ее государственность. Государство только становится тираном, когда ставит под сомнение роль промежуточных групп, которым люди преданы в первую очередь — семьи, церкви, корпорации [37] . И мы знакомы со знаменитой характеристикой, данной государству Марксом и Энгельсом в «Манифесте Коммунистической партии»:
36
Позвольте делать (фр.). — Прим. издат. ред.
37
См. рассуждения о взглядах Бональда в работе Нисбета (Nîsbet 1944, 318–319). Нисбет использует термин «корпорации» в значении «ассоциации, основанные на принципах служебной или профессиональной принадлежности».
…со времени установления крупной промышленности и всемирного рынка, она[буржуазия] завоевала себе исключительное политическое господство в современном представительном государстве. Современная государственная власть — это только комитет, управляющий общими делами всего класса буржуазии.
Такие отрицательные взгляды на государство не предотвратили сетований представителей всех трех идеологий на то, что государство, являющееся объектом их критики, не контролировалось ими и, по их утверждениям, находилось в руках их идеологических соперников. Но по сути дела, каждое из трех идеологических течений чрезвычайно нуждалось в услугах государства для пропаганды своих собственных программ. Не будем забывать о том, что идеология, прежде всего, является политической стратегией. Социалистов много критиковали за то, в чем усматривали их непоследовательность; несмотря на антигосударственную риторику, большинство из них на самом деле всегда стремилось к усилению роли государства на кратковременный период. Анархистские взгляды всегда разделяло лишь незначительное меньшинство социалистов.
38
Цит. по рус. пер. — Прим. издат. ред.
Действительно ли консерваторы более серьезно выступали против государства? Разве они постоянно не выступали против проводимых государством реформ? Нет, на деле такого не было. Ибо мы должны принимать в расчет вопрос об «упадке ценностей», который консерваторы рассматривали в качестве главного последствия современности. Чтобы бороться с наступившим общественным упадком, чтобы восстановить общество в том виде, в каком оно существовало раньше, им было нужно государство. На самом деле, к ним всем применимо высказывание об одном из крупнейших английских консерваторов 1840-х гг., сэре Роберте Пиле: «Он верил, что главным в эпоху анархии, в которой он жил, было принятие конституции при сильной исполнительной власти» (Gash 1951, 52).