После меня
Шрифт:
— Они разместили публикацию и от лица моего папы тоже, — сообщаю я, засовывая руку в карман, чтобы достать телефон. — В ней говорится, что я погибла в результате несчастного случая. А еще они поставили такую дату, как будто эта публикация размещена в следующем году.
— Каким образом они могли такое сделать? — спрашивает Сейди.
— Если верить «Гуглу», то такое невозможно, — отвечаю я, щелкая на иконке «Фейсбука» и переходя к своей «Хронике». — Это-то меня и нервирует. Сканирование на вирусы никаких вирусов не выявило. Кто-то делает это умышленно.
—
Я не отвечаю, потому что смотрю на свою «Хронику» и вижу, что там все вернулось в нормальное состояние. Тех публикаций в ней больше нет. Я прокручиваю страничку вверх и вниз и не нахожу их. Держа телефон в руке, я смотрю на Сейди.
— Они исчезли.
— Хорошо. Может, чтобы изменение пароля возымело свой эффект, как раз и нужно столько времени.
— Но они были там совсем недавно — перед тем, как я вышла из дому. Я проверила, потому что хотела показать тебе.
Сейди смотрит на меня. Я почти слышу, как она подбирает в уме правильные слова, прежде чем произнести их вслух.
— Ну, их, по крайней мере, уже нет — это главное.
— Мне хотелось, чтобы ты на них посмотрела!
— Я верю тебе, Джесс. Но сейчас это не так уж и важно, правда? Их больше нет, а это как раз то, чего ты хотела.
— Да. Думаю, да.
— А ты ведь можешь написать письмо в «Фейсбук»? Они, наверное, смогут сообщить тебе, был твой аккаунт взломан или нет.
— Но у меня нет никаких подтверждений! Это будет всего лишь мое голословное заявление о том, что у меня на страничке появлялись какие-то странные публикации, которых теперь уже нет. Раз их уже нет, то в «Фейсбуке» вряд ли станут утруждать себя расследованием данного инцидента.
— Думаю, не станут. Как я уже говорила, это скорее всего какой-нибудь прыщавый тринадцатилетний подросток из Гонконга, который не смог придумать себе более интересного занятия.
Я слышу свист на железнодорожных путях и через пару секунд вижу приближающийся поезд. Сейди права. Мне следует забыть о том, что произошло, — я это понимаю. Но что-то холодное внутри меня не позволяет мне этого сделать. Кто-то совершил поступок, прекрасно понимая, как сильно он меня расстроит. И я не могу оставить это без внимания.
Нина сегодня снова работает вместе со всеми остальными — нами, плебеями — в группе приема клиентов. «Группа приема клиентов» — это очень громкое название для тех, кто снует туда-сюда по кинозалам с пиццами и гамбургерами (более вкусными и более дорогими, потому что в них есть халлуми [9] ). Это, по-моему, вроде того, как мусорщиков теперь называют работниками по уборке бытовых отходов, а деревообработку и металлообработку — работой со стойкими материалами в школе. У всех и у всего в наше время должно быть звучное название.
9
Халлуми — разновидность сыра.
— Ага,
Я поворачиваюсь и смотрю на нее, пытаясь понять, является ли ухмылка на ее лице ухмылкой человека, чувствующего свою вину.
— Ты ковырялась в моем телефоне? — спрашиваю я.
— Это еще что за вопрос?
— Вопрос, на который я хочу получить ответ. Ты проявляла большой интерес к тому, кто подарил мне вчера цветы.
— Ты в самом деле думаешь, что это интересовало меня настолько, что я стала бы ковыряться в твоих контактах в поисках твоего предполагаемого ухажера?
— Может, тебе захотелось зайти на мою страницу в «Фейсбуке».
— Зачем я стала бы это делать?
— Не знаю. Сама скажи мне. Некоторые люди такое делают.
— Ну, тогда я не из их числа. Меня твоя личная жизнь не интересует. И я предлагаю тебе… — говорит она, выставляя указательный палец в сторону моего лица, — не разбрасываться подобными обвинениями.
Я смотрю на нее, пытаясь понять, говорит ли она правду. Ее крашеные светлые волосы стянуты в хвостик на затылке. При этом кажется, что все ее лицо стянуто к затылку вместе с волосами. У нее одно из тех противных и отчужденных лиц, которые встречаются на фотоснимках подозреваемых в объявлениях «Их разыскивает полиция». Однако, несмотря на ухмылку на устах Нины, я очень сомневаюсь, что у нее хватило бы ума и знаний на то, чтобы взломать мой аккаунт.
— Ну хорошо, давай на этом и разойдемся, — говорю я, уходя прочь.
Я слышу, как за моей спиной она громко цокнула и тихонько ругнулась, но решаю проигнорировать это. Я иду в комнату для персонала, чтобы сделать себе чай, беру чайник, трясу его из стороны в сторону, чтобы понять, есть ли в нем вода, и затем нажимаю на нем на кнопку. Кроме меня, в комнате никого нет. Я знаю, что мне не следует делать этого, но не могу сдержаться: достаю из сумки телефон и захожу на свою страницу в «Фейсбуке».
Те публикации появились снова, и под ними еще больше комментариев: теперь их уже десятки. Целая куча грустных идеограмм и пожеланий упокоиться с миром. Мои пальцы с силой сжимают телефон. Я ничего не понимаю. Этот хакер каким-то образом узнал мой новый пароль? Я захожу в настройки аккаунта и снова меняю пароль. Затем проверяю, не исчезли ли эти публикации, и вижу, что нет. И даты на них — из июля следующего года.
Вода в чайнике уже вскипела, но мне теперь уже не до чая. Я выхожу из комнаты и ищу Сейди.
— Вот, смотри, — говорю я ей, заходя на кухню, где она сортирует пакеты с кетчупом и горчицей. — Они появились снова.
Я едва ли не тыкаю ей дисплеем своего телефона в лицо. Она делает шаг назад, смотрит на телефон, а затем, нахмурившись, переводит взгляд на меня.
— Чокнуться можно, правда? — говорю я.
— Там ничего нет, — тихо говорит она.
Я поворачиваю телефон дисплеем к себе и смотрю на него. Она права. На моей страничке в «Фейсбуке» — лишь моя обычная хроника. Никаких пожеланий упокоиться с миром не видно.