После потопа
Шрифт:
"Пошли!" — и спросил между прочим — "Тебя как зовут-то?"
"Таня…" — пролепетала девчонка.
Выйдя вместе с ней на крыльцо и еще крепче ухватив ее за локоть, Панасенко громко крикнул:
"Братва! Слухай сюды!"
Вокруг крыльца собралось человек пятнадцать бандитов.
"Братва! Вот эта сучонка", — он вытолкнул Таню перед собой — "шастала с автоматом вместе с такими же падлами у Водопьянова, где они положили шестерых наших ребят! Что бы вы решили с ней сделать, ежели бы я кинул вам ее с крыльца?"
От выкриков, раздавшихся из глоток бандитов, у Тани подкосились ноги и все поплыло
"Ша!" — подняв руку, рыкнул Панасенко. — "Не лютуйте. Дадим девочке шанс исправиться. Мы сейчас пройдем к полковнику и побеседуем. И ежели нам беседа понравится, мы ее помилуем. Ну, а ежели нет, — то отдам ее вам, как обещал".
Лев повернулся и затащил совершенно ошалевшую от страха Таню обратно в коттедж.
"Все поняла?" — встряхнул он ее, вернувшись в комнату к "Коменданту". — "Нам, Танечка, долго возиться некогда. Выбирай — или ты все рассказываешь, и тогда будешь за мной, как за каменной стеной. Или я тебя сейчас же выбрасываю на крыльцо братве. А они сейчас шибко злые, после того, как ваши хлопцев положили, и лютовать будут, прости Господи, как черти…" — Панасенко уставился девчонке прямо в глаза и четко, раздельно произнес — "Времени на размышление у тебя нет. Будешь говорить или пойдешь на крыльцо? Да или нет?" — с этими словами он отвесил ей хлесткую пощечину и рванул за ворот белой футболки, видневшейся между распахнутыми отворотами камуфляжной гимнастерки с наполовину оторванными пуговицами. Оставшиеся пуговицы брызнули в стороны, затрещал трикотаж.
Губы у Тани затряслись, она всхлипнула, прижала обеими руками к груди лоскуты разорванной почти до пояса футболки и дрожащим, прерывающимся голосом выдавила из себя:
"Б-буду.
Панасенко резким, отрывистым голосом начал задавать вопросы, а Таня, размазывая одной рукой по лицу слезы и сопли, а другую прижимая к груди, отвечала, время от времени захлебываясь рыданиями…
Лев сдержал свое слово. После допроса он вышел из коттеджа Галаньбы и заявил братве:
"Девчонка дала показания. Теперь она моя. Кто ее хоть пальцем тронет — лучше пусть сначала застрелится".
Отведя ее в свой собственный коттедж, Лев приказал:
"Иди в подвал, подбери себе там одежонку поприличней вместо этого тряпья, прими ванну, сообрази что-нибудь на кухне, да пойди выспись как следует".
Коттеджи в этом поселке ничего не потеряли из своих удобств. Водоснабжение было автономное, из артезианских скважин. Электричеством их снабжала захваченная передвижная армейская электростанция. Запасы газа в баллонах тоже пока имелись. Таня начала жить в коттедже Льва Панасенко. На вторую ночь, когда девчонка немного успокоилась, и перестала то и дело беспричинно всхлипывать, Лев сделал ее женщиной.
В эту ночь он был трезв, хотя в Таню влил почти бутылку шампанского, и она испытала не слишком большое отвращение. Через несколько недель она привыкла к исполнению этой обязанности, а затем перестала находить ее неприятной и даже стала ощущать некоторое удовольствие. Бандиты, не желая связываться с крутым на расправу начальником разведки, обходили ее
Таня даже по-своему привязалась к Панасенко. В конце концов, он не отдал ее на расправу, и даже не превратил в одну из тех несчастных, что обслуживали так называемый клуб, а в сущности — бордель. Лишь несколько бандитов из самой верхушки имели более или менее постоянных подруг, и очень немногие — постоянных любовниц (или наложниц) на стороне, среди редких уцелевших жительниц городских кварталов. Другие довольствовались платными услугами клубных барышень, или случайными удовольствиями во время налетов.
Таня привела в порядок коттедж Панасенко, обеспечила ему чистоту, уют, довольно приличную домашнюю пищу. Начальник разведки оценил это. Он был вполне доволен своим приобретением, выказывая все большее расположение к своей наложнице. Таня, чувствуя его поддержку, приобретала растущую уверенность в себе. Вскоре она имела довольно большую свободу передвижения. Через два месяца Лев подарил ей маленький никелированный пистолет, и теперь она уже не чувствовала себя беззащитной, разгуливая среди бандитов.
Панасенко не лишил ее своего покровительства и после чувствительного разгрома под Рыбаково, когда даже Галаньба стал брюзжать насчет того, что "эта девка ввела нас в заблуждение". Таня выдержала косые взгляды, и вскоре авторитет начальника разведки снова надежно прикрыл ее от любых поползновений.
Однако все хорошее имеет свойство кончаться. Панасенко с беспокойством наблюдал, каким ударам подвергается авторитет "Коменданта" после каждой военной неудачи. Что же будет, если главенство "полковника" Галаньбы рухнет? И Лев решил укрепить свои собственные связи с главарями местных шаек и командирами отрядов "отдельного батальона" Галаньбы.
Материально бандитские главари были обеспечены вполне достаточно. Но послевоенное время лишило их многих привычных развлечений. Рестораны, ночные клубы, дансинги, варьете, стриптиз-бары, казино — все это осталось в прошлом. Только в Городе еще функционировал клуб, где все это можно было испытать на всю катушку. И Панасенко стал приглашать местных авторитетов позабавиться в клубе. А на закуску решил предложить им свеженькое тело.
…После ночи, когда Лев первый раз угрозами подложил ее под одного из главарей местных шаек, Таня чувствовала себя вымазанной с головы до ног в какой-то мерзкой грязи, от которой невозможно отмыться. Вера в своего покровителя, за которую она цеплялась, оказавшись в логове бандитов, растаяла, расползлась по швам, улетучилась, как сигаретный дымок. Когда же Панасенко принудил ее лечь еще под одного мужика, в душе Тани затвердело желание мести.
В жаркий июльский день было приятно поплескаться в прохладной прозрачной воде во рву старинного форта, среди колышущихся водорослей. Но приятные минуты моментально превратились в собственную противоположность, когда Таня села в машину рядом с Панасенко после купания. Поворачивая ключ в замке зажигания, он властно произнес:
"Сегодня вечером ко мне в гости приедет Санька Хват из Ясногорска. Долго же я его зазывал! Так ты уж будь добра, обойдись с ним поласковей, и на этот раз — без долгих напоминаний. Усекла?"