После реформации
Шрифт:
Иная ситуация сложилась в Иране - империи еще более древней, чем Китайская. За 22 столетия, истекшие со времен Кира, Персидское государство пережило много вторжений и усобиц. Последней в их ряду была религиозная реформация 1502 года, связанная с иноземным нашествием; но коренные персы не оказали тогда сопротивления захватчикам-единоверцам. Шейх Исмаил - правоверный глава шиитской секты Сефевия, наследственный глава тюркского племени кизилбашей и талантливый поэт - стал владыкой Ирана, шахом Исмаилом I, родоначальником новой персидской династии.
В 1667 году страною правит далекий потомок Исмаила, Сулейман - и видно, что золотой век Сефевидов ушел в прошлое. Традиционные религиозные войны с суннитской Турцией утихли; ушли
В чем тут дело ? Видимо, в государственной религии. В любой империи с единым главенствующим этносом государственная церковь сохраняет державную традицию даже во время политической революции. Реформация не может расколоть такой "народ-богоносец", а только обновляет его идеологию. Так было в Иране при Исмаиле Сефеви, в Германии - при Лютере, в Англии - при Генрихе 8 и при Оливере Кромвеле, в России - при Петре I. Всем этим империям предстоит в 17 веке еще долгая, сложная жизнь.
Кажется, так должно быть и с Турцией - империей Османов, возникшей в 14 веке и с самого начала принявшей в качестве государственной религии суннитский вариант Ислама. Но Турцию ждет иная судьба, поскольку в ней главенствует не народ-богоносец, а народ-войско. Он бессмертен и неуязвим, пока длятся военные победы; но зато он статичен - не способен к фазовым переходам, вроде реформаций и революций. Турок-османов можно считать такими же "казаками" Византийской империи, какими были для Ирана турки-кизилбаши. Однако, покорив Византию, султан Мехмед II учинил в своей державе АПАРТЕИД между турецкой армией, греко-армянским чиновничеством и разноплеменной массой земледельцев. Эта система казалась равновесной, совершенной и вечной; но через два века после Завоевателя ее явно подрывает технический прогресс.
В 1667 году преемник и тезка Завоевателя - султан Мехмед 4 - не играет заметной роли в Османской державе. Фактическая власть давно сосредоточилась в руках династии великих визирей Кепрюлю, подобных сегунам Токугава в Японии. Но политика этих двух кланов в корне различна. Три первых сегуна Иэясу, Хитэтада и Иэмицу - придя к власти во главе народа-войска, за полвека вернули японцев в их прежнее состояние народа-земледельца. При этом государственные границы Японии были закрыты - и остались такими до середины 19 века, когда их взломают пушки американских кораблей.
Турецкие визири Кепрюлю не смогли добиться подобного результата. Границы Османской империи остаются открытыми на восток (в сторону враждебного Ирана), на север (где набирает силы Россия) и на запад, где крепнет Австрийская империя Габсбургов. Окно в Европу - самое опасное для Османов: ведь научная революция вызвала в Европе быстрый прогресс военной техники и общей культуры, за которым феодальные империи не могут угнаться. До недавних пор несравненная дисциплина воинов-янычар гарантировала им победу почти в каждом сражении со своевольными европейцами. Но в ходе Тридцатилетней войны испанцы и шведы, австрийцы и французы создали столь же профессиональные армии; а качество пушек и мушкетов у них теперь лучше, их офицеры более предприимчивы и менее суеверны, чем в турецком войске. В 1664 году грянул первый гром: при Сент-Готхарде турецкая армия Фазыл-Ахмеда Кепрюлю, несмотря на большой численный перевес, была разгромлена смешанной австрийской армией, где под командой итальянца Раймонда Монтекукули служили наемники и волонтеры из Франции, Венгрии, Австрии, Чехии, Польши.
Итак, боевые
Итак, к исходу европейской Реформации весь мир людей разделился на две неравные части: традиционное большинство и новаторское меньшинство. Сотни миллионов человек продолжают жить прежним укладом в привычных державах; сотни тысяч, объединившись, пытаются строить новые государства по образу и подобию прежних. Но теперь рядом с ними появились сотни "желающих странного" ученых, которые воздвигают свой новый мир из научных понятий, гипотез и задач как бы на пустом месте - и не нуждаются в существенной поддержке сограждан для воплощения своей мечты. Научный Интернационал европейцев быстро и уверенно создает новую Научную Вселенную.
Такое случалось и в прежние века - в редкие моменты рождения новых религий, будь то Христианство, Буддизм, Ислам или Эллинизм. Но целью мировых религий было и остается объединение ВСЕГО человечества на основе новой веры; творческая мощь этой веры пропорциональна числу тех, кто ее исповедует. Напротив, новые естествоиспытатели борются с Природой не числом, а умением и побеждают, несмотря на то, что составляют крайне малую часть человечества. Ни один монашеский орден не мог похвастаться такими успехами, как новые академии наук! К концу 17 века абстрактный мир чисел и фигур становится так же понятен новым наследникам Пифагора, как небесный мир звезд и планет или земной мир движущихся тел. Вряд ли новые чудотворцы остановятся на этом достижении...
Аристотель, Макиавелли и Гоббс проложили тропу научного подхода к описанию и моделированию социальных объектов и процессов. Правда, никто из ученых не умеет еще точно рассчитывать эти явления, чтобы таким образом прогнозировать их или управлять ими. В этой сфере по-прежнему преобладает знахарство пророков и политиков, чуждых научного подхода к своей работе. Но все может измениться, если ученые мужи запрягут в свою колесницу новую общественную силу: Технический Прогресс.
До 17 века он шел стихийно, не касаясь высокой науки. Но вот уже Роберт Гук проявляет интерес к постройке паровых насосов для откачки воды из шахт, а Роберт Бойль убеждает короля Англии отменить давний запрет на производство золота из других металлов. Если кто-либо научится это делать - из сего проистекут великие блага для рода людского! Таково мнение ученой дружины в конце 17 века - задолго до постройки первых универсальных двигателей и рождения химической промышленности. Хотя опыт применения пороха родом людским мог бы внушить ученым людям более трезвые взгляды на сей предмет... Но на всякого мудреца довольно и простоты!
Оптимистическая гипотеза о благотворном влиянии научного прогресса на повседневную жизнь человечества - эта научная гипотеза требует экспериментальной проверки и получит ее в социальных бурях 18 века. Никто из основателей Научного Интернационала не увидит итогов грядущего эксперимента: слишком краток людской век, и долог век человеческих обществ. Но сам Научный Интернационал вечен; он усвоит итоги всех технических и социальных экспериментов и еще более увеличит свое влияние на жизнь человечества, которое его породило.