После России
Шрифт:
Звук исчез.
«Всё?! – Пирогов судорожно сдавливал коммуникатор в руке. – Это всё? На что мы вообще рассчитывали?»
***
Предшествующие дни были днями безусловного триумфа Тимофея Бурматова. Несмотря на невысокий статус в руководстве России, в виртуальном образе новой власти, который созидался по его идеям и его стараниями, Бурматов занимал особое положение: министр информации, идеолог, лицо режима и голос режима, непременный спутник верховного правителя на всех публичных мероприятиях. Он всегда
При Юркевиче он работал заместителем директора «Голоса Рязани» – вещательной корпорации Русской Республики. Помогать восставшим начали многие люди, гораздо умнее и талантливее Тимофея, но он первым добежал до лидеров и застолбил свое место, избавляясь от любого, кто проявлял слишком большое рвение. И уж тем более он никакого не подпускал к Пирогову – и чтобы не отодвинули его самого и потому, что, как ему казалось, он открыл неприятную тайну новой российской власти, и была она волнующей и опасной.
Верховный правитель России Владимир Егорович Пирогов был человеком случайным, недалёким и неглубоким – вот к какому выводу пришел Бурматов.
Для бывшего командира спецназа Пирогов неплохо выступал, без подготовки говорил складно, по-простому, но не грубо, весомо, убедительно. Людям нравилось, они верили. Он как бы воплощал собой архетипичный образ человека в погонах, который наводит порядок, – и этого хватило, чтобы никто не замечал его полицейские погоны, которые он заслужил не борьбой за спасение России, а усердной службой Юркевичу. Казалось бы, факт измены присяге на заре карьеры должен был насторожить – он же присягал Федерации, почему остался работать на новую власть? Однако об этом никто не спрашивал, кроме ехидных пропагандистов из-за линии фронта.
Тимофей сформулировал свою задачу: никто не должен быть знать открытую им тайну, люди должны были верить суровому мужику в погонах, который уверенно призывает их к возрождению Родины, не должны сомневаться, что вместе с ним идут правильной дорогой и что маршрут этот разработан целой командой.
С командой тоже было непросто. Бурматов даже находил для себя некоторое успокоение в том, что он ничуть не более чужой, посторонний или странный в этом сообществе, чем любой другой его участник.
Высшее руководство России составляли рязанцы, то есть те, кто поднимал восстание или примкнул к нему в первые дни. Кроме Бурматова, в эту компанию входили премьер-министр Фадеев, начальник Службы безопасности Лапников, несколько невнятных управленцев, занимавших какие-то должности в правительстве Русской Республики и несколько крупных полицейских чинов – коллеги, друзья и бывшие подчиненные Пирогова. Большинство участников выступления в Рязани были рядовыми полицейскими или сотрудниками ТПРР, они считались самыми верными и надежными, в управлении страной не участвовали, а охраняли руководство России.
Больше всего Тимофея интересовали Фадеев и Лапников. До начала восстания он про них не слышал и не представлял, откуда они взялись. Если слухи о Фадееве и были правдой, то это было не так и плохо – потому
У этих двоих были свои отношения с Пироговым, втроём они часто совещались, и Тимофей допускал, что чего-то самого важного и главного он просто не знает.
Тимофей их боялся, ненавидел, но жался к ним – сам он, по сути, был никем и во всем движении человеком случайным. Это восстание дало ему шанс, и он его использовал в полную силу, выжимая как можно больше из сложившихся обстоятельств. Обстоятельства способствовали: скоро выяснилось, что у этих людей, замахнувшихся на возрождение России, не было никакой внятной программы и никакой идеологии. Любой сектант-фёдориковец мог объяснить мир, его настоящее и будущее яснее, чем тот же Фадеев. Доходило до смешного: Лапников назвал свою организацию «Служба безопасности России» – ни КГБ, ни ФСБ, ни НКВД, а как-то совсем не по-российски. Почему так – никто не понимал, этот вопрос всегда задавали на встречах и во время эфиров. Тимофей пытался узнать, но, кроме отговорки Лапникова, что, у него, мол, свои счёты с прошлым, никаких пояснений не давалось.
Постоянно сопровождая верховного правителя, Бурматов нашел лазейку, через которую можно было обрести вполне реальную опору и силу: организуя встречи лидера с делегациями, он был в тесном контакте со всеми приезжающими в Москву самоназначенными мэрами и губернаторами, и все эти вытащенные из нафталина деятели докризисной России демонстрировали Бурматову готовность верно служить. Через его руки прошла вся местная власть, и, если бы каким-то чудом проект возрождения России сработал, Тимофей оказался бы в ней одним из главных людей – ему было бы на кого опереться.
Пирогова он полюбил и был предан ему бесконечно – вопреки своему рациональному недоумению по поводу этой фигуры. Другого человека, давшего ему невиданный шанс в жизни, не было, да и едва ли он мог появиться. Поэтому Пирогов – и только он, так для себя решил Бурматов.
Кроме того, Пирогов был его единственной защитой от Фадеева и Лапникова, а ведь они чувствовали, как он внимателен к ним, и, пока ещё вяло, пытались ему мешать. Фадеев не хотел назначать Бурматова министром и первым перестал деликатничать с приблудным идеологом, несколько раз позволял себе в самых жестких выражениях затыкать его, добавляя пожелания всё-таки иногда мыться: был у Бурматова такой неприятный недостаток – мыться он действительно не любил.
***
Пирогов сидел молча.
– Надо верить, Владимир Егорович! Надо бороться! Это всё ерунда, за нами вся Россия! – Бурматов решился подбодрить лидера
– Да, да, надо верить… Будем верить! – Пирогов кивнул своей круглой головой, но попросил оставить его одного.
Бурматов вышел в эфир и целый час кричал, что не надо верить провокациям, ударная армия ещё ударит, «мы дойдем и до этого их Екатеринбурга, и до Новосибирска, и освободим Иркутску и Владивосток!».