После ссоры
Шрифт:
– Тогда ответь на вопросы. Чего это я не пойму, по-твоему? Твоих кошмаров?
– Скажи, что не оставишь меня, – умоляет он.
Разговаривать с Хардином гораздо труднее, чем я думала, особенно когда он так смотрит.
– Мне пора. Я уже опаздываю, – говорю я и иду в спальню, чтобы поскорее одеться.
Я даже немного рада, что он не отправился за мной, но часть меня хочет, чтобы он пришел сюда.
Ухожу на работу. Он по-прежнему стоит на кухне без рубашки и сжимает кружку кофе побелевшими пальцами.
Думаю над тем, что сказал
Весь день я чувствую себя виноватой и напряженной, и, чтобы поднять мне настроение, Кимберли шлет мне ссылки на смешные ролики на YouTube. К обеду я почти забываю о домашних проблемах.
«Прости меня за все, пожалуйста, приходи после работы домой», – пишет мне Хардин, пока мы с Кимберли уплетаем маффины из корзинки, отправленной кем-то мистеру Вэнсу.
– Это он? – спрашивает она.
– Да. Я права, но чувствую себя ужасно, не знаю почему. Видела бы ты его сегодня утром.
– Хорошо. Надеюсь, он усвоит урок. Он рассказал тебе, где он был?
– Нет. В том-то и дело, – печально говорю я и съедаю еще кекс.
«Пожалуйста, ответь мне, Тесса. Я люблю тебя», – приходит чуть позже.
– Ладно, ответь бедолаге, – улыбается Кимберли, и я киваю.
«Я приеду», – отвечаю я.
Почему мне так трудно с ним ладить?
Мистер Вэнс разрешает всем уйти чуть позже трех, и я решаю зайти в парикмахерскую подровнять волосы и сделать маникюр на завтрашнюю свадьбу. Надеюсь, мы с Хардином решим наши проблемы до свадьбы, потому что я меньше всего хочу ссориться на свадьбе его отца.
Возвращаюсь домой почти в шесть. На моем телефоне – несколько сообщений Хардина, на которые я не ответила. Перед нашей дверью я делаю глубокий вдох, мысленно готовясь к тому, что произойдет. Или мы опять будем орать друг на друга, и в итоге один из нас уйдет, или мы будем говорить о нем, и все уладится. Вхожу. Хардин меряет шагами комнату. Он замечает меня в дверях и вздыхает с облегчением.
– Я думал, ты не придешь, – говорит он и идет ко мне.
– Куда мне еще идти? – отвечаю я, проходя мимо него в спальню.
– Я… Ну, я приготовил тебе ужин, – говорит он.
Он полностью преобразился. Его волосы причесаны и не торчат во все стороны, как обычно. На нем серая толстовка с капюшоном и черные штаны, он нервничает, переживает и… напуган?
– Ой, зачем? – не могу удержаться я.
Я переодеваюсь, и Хардин мрачнеет: я не надела его футболку, которую он заботливо положил для меня на комод.
– Я урод, – отвечает он.
– Да… это точно, – говорю я и иду на кухню.
Еда выглядит еще интереснее, чем я думала, хотя я не уверена, что это. Кажется, курица с макаронами.
– Это курица по-флорентийски, – отвечает Хардин на мои мысли.
– Хм.
– Ты не обязана…
Голос прерывается. Это так отличается от всего, что обычно происходит!
– Нет, это, похоже, вкусно. Я удивлена, – говорю я и пробую.
На вкус даже лучше, чем на вид.
– Красивая стрижка, – говорит он.
Я вспоминаю, что, когда я стриглась прошлый раз, Хардин оказался единственным, кто это заметил.
– Мне нужны ответы, – напоминаю я.
Он тяжело вздыхает.
– Знаю и собираюсь ответить тебе.
Я снова кусаю курицу, чтобы скрыть торжество.
– Во-первых, я хочу, чтобы ты знала, что об этом не знает никто, кроме моих родителей, – говорит он, ковыряя корочки на костяшках.
Я киваю и продолжаю есть.
– Хорошо… значит, так, – нервно бормочет он и начинает рассказ: – Однажды, когда мне было лет семь, отец ушел в бар через дорогу от дома. Он ходил туда почти каждый вечер, и все его там знали, и драться там было не лучшей мыслью. Но в ту ночь он именно так и сделал. Он подрался с солдатами, такими же пьяными, как и он, и в конце концов разбил о голову одного из них пивную бутылку.
Я не представляю себе, что будет дальше, но понимаю, что рассказ не из приятных.
– Отец ушел из бара, и солдаты пришли в дом через дорогу, чтобы отомстить за разбитое лицо того парня. Но дело в том, что он не пришел домой, как они думали. Мама спала на диване в ожидании отца. – Он встречается со мной взглядом. – Как ты вчера вечером.
– Хардин, – шепчу я, хватая его руку через стол.
– Поэтому первой они нашли маму… – Он замолкает и смотрит на стену. – Когда я услышал крик, я спустился и попытался оттащить их от нее. Ее ночная рубашка была порвана, она кричала, чтобы я ушел… она не хотела, чтобы я видел, что они с ней сделают. Но я не мог ее оставить, понимаешь?
Он смахивает слезу, а я представляю себе, что чувствовал семилетний мальчик, который вынужден был смотреть на то, что делают с его матерью. Подхожу и утыкаюсь лицом в его шею.
– Короче говоря, я пытался бороться с ними, но ничего не вышло. К тому моменту, как отец ввалился в дверь, я извел все пластыри из аптечки, пытаясь… не знаю… исправить ее, что ли. Глупо, да? – спрашивает он, уткнувшись в мои волосы.
Я смотрю на него, и он хмурится.
– Не плачь… – шепчет он, но я не могу сдержаться.
Я никогда не думала, что его кошмары вызваны таким ужасом.
– Прости! – рыдаю я.
– Нет, детка, все нормально. Мне действительно легче от того, что я с кем-то поделился, – уверяет он. – Насколько это возможно.
Он гладит меня по волосам, задумчиво пропуская их между пальцами.
– После этого я мог спать только на диване, так что если бы кто-то вошел… я увидел его первым. Потом появились кошмары… и как-то остались. Я ходил к нескольким врачам. Потом ушел отец. Но ничто не помогало, пока я не встретил тебя. – Он слабо улыбается. – Прости, что меня не было всю ночь. Я не хочу быть таким, – говорит он, обнимая меня крепче.