После Сталинграда. Семь лет в советском плену. 1943—1950

Холль Эдельберт

Ну вот, наконец-то. Огоньки светят прямо перед нами. Видны норы в земле. Еще несколько дней назад нам сказали, что жить предстоит в землянках. Два дома, стоявшие здесь же, заняли русские солдаты. Оглянувшись вокруг, я почувствовал вдруг какое-то беспокойство. Как нам здесь разместиться? Командир конвоя куда-то исчез, но через несколько минут появился снова. Мы прошли еще несколько сот метров. Мои худшие предчувствия начали оправдываться. Другие тоже почувствовали что-то. Послышались испуганные вопросы:

– Неужели это возможно?

Еще как возможно! За поселком, примерно в 300 метрах от двух зданий, нас вывели на открытое пространство. На нем разметили площадку примерно 100 на 100 метров, которая станет для нас местом сегодняшнего ночлега. Площадка 100 на 100 метров, покрытая снежным ковром на 15–20 сантиметров в глубину при 30—35-градусном морозе! Сначала мы остановились там в оцепенении. Двое охранников куда-то исчезли. Они ушли греться. Двое других остались стоять друг напротив друга по диагонали. Если

кто-то из нас шагнет за пределы линии ограничения площадки, заговорят автоматы. Мной овладело опустошение. Такого не может быть! Мы должны хотя бы развести огонь. Но чем? Высохшие остатки травы, веточки кустов, редко попадавшиеся то тут, то там, – все это было собрано. Мы потратили на сбор довольно много времени. Пара смельчаков попытались было пересечь запретную черту, заметив за ней более густые заросли травы, но крики часового заставили их тут же вернуться назад, на площадку. В это время кому-то удалось зажечь огонь. Склонившись на колени, он ртом пытается заставить гореть неохотно разгорающийся огонек. Он дует и дует на слабо рдеющий небольшой костер, пока чуть не ослеп от дыма и не начал задыхаться. Затем пришла очередь кого-то другого, решившего, что у него дела пойдут лучше. Вот он тоже делает несколько попыток и тоже сдается. И все же потом и другие тщетно пытаются разными способами заставить огонь разгореться. Я шагал вокруг туда-сюда, как и большинство из нас, заставляя тело продолжать двигаться. Особенно это касалось ног: нельзя было давать им останавливаться ни на минуту, следовало постоянно заставлять их топтаться на месте. Это была борьба не на жизнь, а на смерть! Не знающий жалости мороз постоянно находился рядом с нами, ждал, пока кто-то из нас устанет и упадет, повинуясь его заклинаниям. А человеческие силы рано или поздно приходят к концу! Нам бы всего пару деревянных бревен, и все мы были бы вне опасности. Но откуда здесь возьмутся дрова? Я видел перед собой только движущиеся фигуры. При слабом лунном свете различить их было невозможно. Некоторые несколько минут подыскивали себе место, чтобы лечь там на землю. Они натянули на себя все, что имели, но это не помогло. Вскоре холод стал проникать внутрь их, постепенно заползая под одежду, и они снова вскакивали, стуча зубами и подергивая руками и ногами.

Неужели время остановилось? Медленно, слишком медленно для нас, скованных морозом, луна проходит свой путь по небу, из чего мы можем убедиться, что время все же идет. Мной овладела невероятная усталость. Мне так хотелось улечься на этот белый саван. Некоторые, те, у кого больше не было сил бороться с усталостью, легли на землю, прижавшись друг к другу, слившись в одну большую человеческую массу, которая казалась еще большей под грудами одеял, кусков брезента и всего остального, что могло быть использовано в качестве одеяла. До последней степени измотанные люди, многие из которых были ранены. Несколько недель нам удавалось удерживать позиции от натиска солдат противника, но теперь во власти мороза, нашего нового врага, мы представляли собой жалкое зрелище.

Усталость стала побеждать, и мое сознание просто отключилось. Я натянул на себя одеяло и постарался поплотнее зарыться в груду брезента, одеял и измотанных людей. Наконец я попал в руки Морфея, и мной овладел сон.

К жизни меня вернул легкий толчок локтем. Я почувствовал, что очень замерз. Где мое одеяло? Я вскочил на ноги. Оно куда-то пропало. Должно быть, кто-то забрал его по ошибке. Так я и знал! Последние из тех, что лежали на земле, теперь поднимались по команде «Подъем! Приготовиться к движению!» Случайно я наступил на небольшой костер и обжегся. Надо быть настоящим мастером, чтобы развести здесь огонь, а я вижу здесь даже не один! Мои товарищи деловито один за другим склоняются над костром, чтобы растопить снег для питья.

Заричали охранники. Пора строиться. На востоке вставала заря. Слава богу! Я чувствовал, что во мне что-то изменилось, что я весь промерз до нутра. Постепенно наша колонна отправилась в путь. Теперь всеми снова овладело отчаяние, как это было в последние дни. И все мы знали, отчего это происходит. Сначала все были довольны, что снова двигаются. Мы начали согреваться. Но вскоре слишком сильно стала сказываться усталость, и движение начало причинять мучение. Кто же забрал мое одеяло? Неужели кто-то из идущих рядом со мной, украл его? Это невозможно. Мы же здесь все офицеры! Я начал сомневаться в честности немецких офицеров, но заставил себя подавить внутри себя такие мысли.

Вот на востоке взошло солнце. Никого не занимал этот сюжет природы, хотя он смотрелся так красиво. Ведь для нас это означало, что придется весь день идти! Мы идем уже несколько часов без отдыха, без даже самого короткого перерыва. Если кому-то необходимо было сделать свои дела, у него не имелось другого выхода, кроме как вырваться возможно дальше вперед. Тогда у него есть время на это, пока не подойдет следующий конвоир и не пустит в ход приклад винтовки. Но, по крайней мере, есть шанс догнать колонну бегом. Кто смог бы долго выдерживать такую пытку? Ряды марширующей, вернее, бредущей кое-как, колонны местами стали более широкими. У самых сильных заняты руки, так как мы не могли позволить себе оставлять кого-либо позади. Это означало бы для отставших верную смерть. Большинство пленных безучастно брели вперед. Марш отнимает

слишком много сил. К тому же из-за недоедания постепенно слабеет тело. Вряд ли у кого-то осталось что-то из съестного. Что нам выдали на четыре дня пути? Я получил пять кусков хлеба, три сладких комочка, которые русские называют «конфетами», и чашку зерна, чтобы сварить его. Франц, который страдал желудком, отдал мне еще два куска хлеба. Итого – семь. Если бы пленные еще не ели снег! Этим они только набивали рты, но не могли утолить жажду. Особенно сильный стресс испытывали более старшие товарищи. Мне показалось, что нам вот-вот дадут немного отдохнуть. Голова колонны свернула с дороги. Люди ложатся на землю, и я вижу, что они просто валятся с ног. Как же я уже устал! Если бы можно было поспать! Солнце медленно уплывало за горизонт. Скоро наступит ночь. Неужели нас ждет впереди еще одна такая же ночь, как предыдущая? Ох, гнать прочь эти глупые мысли! Не думать об этом, иначе сойдешь с ума! Лучше быть тупым растением и не рассуждать!

Каждый из нас уже демонстрировал явные признаки крайней степени утомления. Короткий отдых пошел нам на пользу, но наши ослабленные голодные организмы требуют еще! Все хотят спать! Но вот снова звучит: «Построиться! Здесь ночевать не будем!»

Значит, снова в путь. К счастью, здесь нет такого ветра, который буквально прочесывает всю степь вдоль и поперек, как это было пару недель назад. Когда ночь снова опустилась на землю, никто из идущих и не думал о том, чтобы бросить взгляд на яркие россыпи звезд, которыми было усыпано небо. Каждый шел, уставившись прямо перед собой, сосредоточившись лишь на том, чтобы продолжать идти вперед и не оставить без помощи товарищей позади. Перспектива многих из них стала выглядеть очень безрадостной. Некоторые из тех, кто до этого помогал идти своим товарищам, теперь были вынуждены спасать самих себя. Когда же наконец все это кончится!

Вот мы бредем вдоль железнодорожной ветки на Гумрак. Пустые товарные составы громыхали мимо нас всю ночь. Что им стоило захватить нас? Я вовсе не отказывался от мысли о побеге, прикидывал про себя различные варианты. Может быть, мне стоило захватить грузовой состав, забравшись внутрь и уничтожив персонал? Безумная мысль! Спрятавшись за снежной стеной, я лег там, где дорога делает плавный поворот, и старался понять, смогу ли я, когда представится возможность, незамеченным покинуть колонну. Вот мимо прошли последние пленные, затем конвой. Никто ничего не заметил и ничего не предпринял. Пронизывающий холод вернул меня к реальности. Я поднялся и поспешил в темноте за остальными. Бежать здесь было бы безумием! Я не смогу и шагу ступить с дороги, не утонув по пояс в снегу.

Эта ночь, как и предыдущая, тоже казалась бесконечной. Прошлой ночью нам пришлось сгрудиться вместе при невыносимом морозе, а теперь бредем вперед без отдыха. Кто-то говорит, что пунктом назначения для нас будет Гумрак, где мы наконец сможем нормально отдохнуть. Я больше не верю в это. Русские, конечно, лгут, но мы все равно идем вперед. Если бы только не было этих проклятых саней, на которых везут вещмешки солдат конвоя и какие-то другие вещи, которые я не могу различить. Идущий с нами доктор в звании полковника везет с собой большой чемодан с инструментами и лекарствами, который он, разумеется, не может нести самостоятельно, поэтому чемодан лежит на одних из двух саней. Те, кто тянет за собой сани, регулярно сменяют друг друга. Франц ведет себя мужественно. Но достаточно посмотреть на него, чтобы понять, как тяжело ему дается этот марш. Но он держится. Иногда ему помогаю идти я, иногда кто-то другой. Как могло случиться так, что мне приходится тянуть сани? До сих пор мне удавалось избегать этого. Достаточно того, что я тащу на себе своих товарищей, но вот теперь тянуть сани стало моей обязанностью. За нами, мной и еще одним из нас, назначенных на эту работу, шагает конвоир, желтое узкоглазое лицо которого испещрено отметинами оспы. Я не понимаю, что он говорит. Ни слова. Что-то похожее на «вперед». Думаю, для того, чтобы его слова «вперед» и «дальше» звучали более убедительно, он подкрепляет их ударами приклада по нашим спинам. Как мне избавиться от этой работы? Примерно полчаса или даже почти час мы все так же тянем сани. Еще немного, и эти сани отняли бы у меня последние силы. Почему этот пес предпочитает погонять нас не словами, а ударами приклада? Ну вот, наконец-то! Он, кажется, понял, что мы больше не в силах идти, и выбрал себе новые две жертвы. Черт возьми! Теперь-то я уж точно нахожусь вне досягаемости взгляда этого азиата. Сейчас я не в состоянии, по крайней мере в течение ближайшего часа, помогать кому-то, поскольку сам бреду вперед, шатаясь как пьяный. Когда же покажется этот проклятый Гумрак? Темнеет, и ничего не видно. Сколько людей в ту ночь расстались со своими жизнями? Когда силы кого-то на исходе, вряд ли он обращает внимание на что-то еще. Для каждого из нас сейчас важно только одно: ты должен продолжать идти вперед, держась как можно ближе к тем, у кого осталось больше сил, иначе пропадешь! Вот впереди меня падает еще кто-то. Говорят, что это полковник фон дер Гребен. Несколько молодых офицеров из его дивизии подняли его и потащили на себе.

Наконец, впереди показался Гумрак. Все вздыхают с облегчением. Правда, осталось пройти еще три или четыре километра, но хорошо уже то, что мы уже видим пункт назначения. Каждый старается взять себя в руки и собрать остаток сил, чтобы достичь цели.

Конец ознакомительного фрагмента.