После свадьбы. Книга 2
Шрифт:
Со дня приезда она впервые гуляла по Невскому. Некуда было спешить, никто ее не ждал. Наслаждаясь, она останавливалась у витрин, все равно у каких, с одинаковым интересом разглядывая старинную мебель, охотничьи патронташи, новые книги. В продуктовых магазинах высились коричневые поленницы колбас, пестрые пирамиды всевозможных консервов, красные сыры; лоточники торговали свежей черешней.
Тоня подмечала у встречных женщин прически, фасоны платьев, туфли.
Потом ее вдруг утомила эта шумная толпа, и они свернули на канал Грибоедова. Там было малолюдно. На гранитных плитах шевелились тени старых
— Не хватайте меня за руку, а то я прыгну вниз, — сказала она.
Они постояли у щита с театральными афишами. Чего там только не было! Цирк. Какой-то итальянский тенор. Сеанс гипноза. Карнавал «Белые ночи».
— Хочу на карнавал!
Ипполитов обрадовался: возьмем билеты.
— Но это будет через неделю.
Разве она собирается скоро уезжать, спросил Ипполитов.
Тоня сразу поскучнела.
— Не знаю. Я об этом сейчас и думать не хочу.
На всякий случай он все же возьмет билеты. Она не ответила. Пусть берет.
— Зачем вы торопитесь уезжать? — наклонясь к ней, тихо спрашивал Ипполитов. — Что вас там ждет? Вы же любите Ленинград. Вы городской человек. Неужели вам там интереснее? Или, может быть, там вы нашли свое призвание? Перспективу?
— Что ж, вы считаете, — взъежилась Тоня, — я не могу там найти себе применение?
— Конечно, можете. И вы доказали это, — поспешно согласился Ипполитов. — Совесть ваша может быть спокойна. Но дальше, что же дальше, что же дальше? Не всегда ж оставаться там. Лучшие годы жизни провести там! Зачем? Как будто здесь, в городе, вы не можете приносить такую же пользу. Уверяю вас, здесь вы сделаете не меньше.
— Не меньше! — Она фыркнула. — Как-нибудь!
На что уходило там ее время — строчить пустые бумажки, таскать воду, возиться с противной дымной плитой, ездить на базар.
— Понятия «долг», «обязанность» существуют не для того, чтобы разрушать человеческое счастье, — говорил Ипполитов.
То, как Ипполитов произносил слово «долг», возбуждало в ней сочувственное негодование: почему это она должна, с какой стати? Вот шагают парень с девушкой, размахивая теннисными ракетками. Почему им можно жить в Ленинграде, а они с Игорем должны торчать там, в деревне?.. Тоня тряхнула головой и вдруг озорно рассмеялась.
— А вы, вот вы живете в городе, вы счастливы?
Ипполитов смутился, долго молчал, потом сказал выжидающе:
— Конечно, там природа…
— Эх, вы… — она разочарованно отвернулась. Не то обида за себя, не то досада заставили ее сказать: — Никакой там нет природы. Здесь уже пахнет липа, шумят деревья. Сухо. А там… — она вспомнила письмо Игоря, — там, наверное, никогда не бывает лета, там и сейчас грязно, холодно.
Ипполитов сочувственно вздыхал. На мгновение перед Тоней возникли две березки на кладбище и тот зимний день с розовым снегом и далеким закатным блеском невидимого дома, и ей стало совестно, как будто она изменяла и тем березкам и закату…
Они спустились в шашлычную перекусить. Ипполитов заказал портвейн. Выпили за окончание экзаменов.
— За ваше возвращение, — добавил Ипполитов.
Ей было приятно, что Ипполитов ей сочувствует, и она рассказывала, как трудно ей приходится в деревне, как там
— Ну так оставайтесь! Чем вам тут плохо? — Он взял ее руку, медленно перебирал, гладил пальцы. — Не упускайте, может быть, последнюю возможность. Потом захотите, и будет сложнее. Вас там засосет.
Она слушала Ипполитова с жадностью, почувствовав вдруг, как это чудесно — остаться в Ленинграде. Вернуться навсегда на завод, в институт, в свою комнату, жить здесь. Ведь она, в сущности, не пользовалась по-настоящему городом, не понимала, что живет в городе.
— …Вы только теперь сможете по-настоящему оценить и город и завод. Всю прелесть подлинно культурного производства.
— Я-то свободна, а Игорь?
— Ничего, ничего, все уладится. — быстро заговорил Ипполитов. — Прежде всего вы должны решиться сами. Вы верите в свою звезду? Весьма немногие умеют следовать за своей звездой. Да вам и решаться-то нечего. Ваше дело правое.
Ну, разумеется, она права, уговоры Ипполитова тут ни при чем. С ошеломляющим, каким-то сладким страхом она уверилась, что уже давно, еще там, в Коркине, она решилась на это, видя, как Игорь мучается, как ему плохо. Готовясь к экзаменам, она обманывала самое себя. Играла с собой в жмурки. Она боязливо шевельнула пальцами на ногах, вспомнив вонючие желтые лужи в коровнике.
— Алексей Иванович, посоветуйте, как бы вытащить оттуда Игоря?
Отсюда, из города, она вдруг увидела Игоря совсем по-иному — он показался ей одиноким, замученным этими мастерскими, непрестанными заботами о тракторах. Что у него впереди? Уборочная, потом опять ремонт, снова посевная, и так из года в год. Сердце ее разрывалось от жалости.
Ипполитов налил себе полную рюмку, молча выпил.
— А вы уверены, что он хочет оттуда уехать?
— Конечно.
— Не знаю… Да будет вам известно, Тонечка, есть люди, которые быстро достигают своего потолка и на этом успокаиваются. Больше им ничего не надо и стремиться не к чему. Они очень довольны собой, они с гордостью твердят: «Мы маленькие люди, мы соль земли, мы солдаты», — в общем, целая философия. А на самом деле это просто ограниченные люди.
— При чем тут Игорь?
— Не знаю. Во всяком случае, мне непонятно, почему он сам не может добиться возвращения. Дядя — директор. Наконец это изобретение. Вместе с Лосевым он бы мог… Э-э, да мало ли путей! Если бы он вас по-настоящему…
— Не смейте так говорить!
— Нет, я смею, и вы знаете, почему я смею.
— Стоп! — Тоня хлопнула рукой по столу.
— Не могу я без вас… Ну, хорошо. Не буду. Но все же другой на его месте вел бы себя иначе. Видеть, как вы там мучаетесь, и ничего не предпринимать. Да разве вам там место? Зачем вы там нужны?
— А вы, как бы вы поступили? — спросила Тоня.
Ипполитов мечтательно усмехнулся, погладил ее руку.
— Уж будьте спокойны, я бы вас в два счета вытащил оттуда.
Тоня досадливо сморщилась. Не она, а Игорь, Игорь там страдает. Она вдруг почувствовала, что всю ту радость, которую она получает от возвращения в Ленинград, испытывал бы и Игорь. Для него это было бы еще большим счастьем. Он сразу бы душевно выздоровел, успокоился. Отсюда, из города, ей все стало виднее.
— Нет, вы отвечайте, Алексей Иванович: что бы вы сделали?