Последнее дело Коршуна
Шрифт:
Характерного звонка она ждала с нервным нетерпением. Наконец он раздался.
— Папа идет! Папа идет! — кинулась к выходу Танечка.
Марию почему-то удивила эта детская радость. Ей казалось, что теперь и ребенок должен относиться к отцу с осторожностью, не доверять ему.
Дрожащими руками она открыла дверь. Виталий, как и обычно, с шумом ввалился в квартиру. Сунул в руки жене портфель. Подбежала Танечка.
— Папа, что ты мне купил?
Танечка любила подарки. Если Мария Васильевна возвращалась
Если приходил с работы Виталий, Мария Васильевна подкладывала в его карман «подарок», а потом доставала его при Танечке. «Это тебе папа купил».
На такие нежности отец обычно говорил: «Балуешь ребенка». Но Танечка к этому привыкла и теперь требовала вполне законно.
Виталий был в особенно подавленном настроении. На ребенка вначале не обратил внимания, а когда Танечка повторила свой вопрос, оборвал ее:
— Чего тебе? Спроси у мамы…
Такое обращение покоробило Марию Васильевну еще больше. «Если у тебя нелады с любовницей, то чем же виноват ребенок?»
Виталий Андреевич, бросив короткое «обедать!», отправился мыть руки в ванную.
Ел Виталий Андреевич наспех. Должно быть, чем-то расстроен. В другое время он, может быть, и заметил бы, что Мария не улыбается, не шутит с ним, а сидит молча, почти не глядя на него.
Мария Васильевна все настроение Виталия относила на свой счет и думала: «Вот дожилась… Совсем за человека не считает… Стала ненужной…».
Допил стакан клюквенного киселя, все так же погруженный в свои мысли Виталий Андреевич поднялся из-за стола и направился в кабинет. На ходу бросил:
— Письма мне были? Газеты принеси. Я отдохну часок, почитаю.
Если бы Виталий обратил внимание на Марию, если бы приласкал, успокоил ее, Мария, может быть, поплакала бы втихомолку, но ради детей смирилась бы перед своей участью, и в семье восторжествовал бы мир. Но Виталий грубо отнесся к дочери и даже не обратил внимания на жену. И тогда Мария сказала самой себе: «Видишь, к чему привела твоя покорность? Неужели ты будешь такое положение терпеть дальше?» Она взяла свежие газеты, завернула в них розовый листок, сложенный вчетверо, и пошла вслед за мужем в кабинет.
Виталий протянул руку за газетами.
— Принесла? Давай.
Мария Васильевна подала сверток и стала дожидаться, когда муж развернет газеты.
Виталий Андреевич заметил, что Мария ждет.
— Тебе чего?
Она промолчала, обиженно закусив нижнюю губу. Он с недоумением перевел взгляд на газеты и, увидев розовый листок, мгновенно приподнялся на локте. Глаза его налились яростью:
— По карманам моим начала лазить?!
Мария Васильевна оторопела. Она ждала, что он начнет ее разубеждать…
— Я… я по карманам не имею привычки лазить… Я его нашла под диваном.
— Врешь!.. — Он вскочил с дивана и встал перед ней огромный и страшный.
— Ты бы детей постеснялся. Какого мнения они будут об отце, если узнают все это?
— Ты!.. ты мне указывать? Мой хлеб жрешь!!!
Танечка заглянула в кабинет и остановилась в дверях, испуганно глядя на отца.
— Ты лучше не кричи… Если о твоем поведении узнают в обкоме…
Виталий Андреевич побледнел, опустил на плечи жены свои огромные ручищи.
— Пугаешь… Сволочь!.. С капитаном путаешься… Думаешь, не знаю…
Он был страшен. Но Мария не испугалась. Она дернулась, стараясь освободить плечи от тяжелых рук. Платье треснуло. Виталий с силой оттолкнул ее от себя. Мария попятилась и, зацепившись за ковер, упала.
Танечка закричала, бросилась к матери:
— Не бей маму… не бей… — она подняла ручонки, загораживая собою лежащую на ковре мать…
Мария Васильевна рывком вскочила с пола. Подняла на руки дочь. Встала перед мужем, гордо подняв голову.
— Подлец! — и, не глядя на мужа, вышла из кабинета.
Оставшись один, Виталий Андреевич сразу остыл. «Эх, как вышло… Глупо. Придется мириться». Но к жене он пошел не сразу. Ждал, пока та выплачет свое горе, станет мягче.
Мария Васильевна не плакала, и от этого становилось еще больнее. «Ребенка не постеснялся…». Вспомнила, как Танечка загородила ее своим тельцем и, поднимая вверх ручонки, кричала: «Не бей маму!» «На всю жизнь останется у ребенка в памяти этот случай. И я тоже не сдержалась. Нехорошо».
Когда Виталий пришел к ней в спальню, Мария Васильевна сидела у стола, держа на коленях Танечку. Перед ними лежала книжка и цветные карандаши.
Скрипнула дверь. Мария продолжала раскрашивать картинку.
— Мусенька, не сердись на меня… Я… полностью виноват… прости…
Теперь на ее глазах появились слезы. Они безудержно закапали на раскрашенного медведя.
— Мусенька… Ты знаешь мои нервы… А я был виноват… ну и… погорячился.
Он подошел к жене и попробовал обнять за плечи. Она брезгливо сбросила его тяжелые руки.
— Уйди…
— Мусенька, я тебе расскажу, как все было с этой Зиночкой. Все это случайно, и давно кончилось…
— Мне это неинтересно… Да и не в том дело…
— А в чем же?..
— Во всем твоем поведении за последнее время…
— Мусенька… ты должна простить меня… Слышишь… Ради нашей любви…
— У тебя ее никогда и не было. Я раньше была просто слепа.
Виталий стал на колени. Танечка со страхом подобрала ножки, прижавшись всем телом к матери, обхватила ручонками ее шею.