Последнее интервью
Шрифт:
— … хорошо когда…
— … как на небесах…
— …да…
— … думал, ты соврала, когда сказала…
— Нет… никого после Роберта…
— Лес?
— Никогда, Лайон. Клянусь.
— Ах, Энди, как хорошо.
— Мне тоже… Лайон, мне никогда не было так хорошо.
— Ты хочешь сказать…
— Да, никогда.
— Поцелуй меня.
— Не горячо?
— Нет.
— Не слишком холодно?
— В самый раз. Где мыло? — спросила она.
— Сначала я.
— Нет, я.
Нежные руки натирали волосатую грудь.
— Энди?
— Да?
— В
— Я боюсь.
— Прикоснуться ко мне? Не бойся. Прошу тебя, Энди.
Она прикоснулась осторожно, потом смелее. И бесхитростно продемонстрировала свою любовь.
— О боже, Энди! — Он накрыл ее руку ладонью. — Милая, сладкая моя любовь. Да. Да! — Лайон оттеснил ее к мокрой стене.
— Теперь твоя очередь, — задыхаясь, сказала она.
— Я свою очередь пропустил.
Пресытившись любовью, крепко обнявшись, они лежали в постели. Она уткнулась носом в его грудь, а он легко поглаживал ее спину.
— Что ты думаешь о моем отце, Энди?
— Почему ты спрашиваешь об этом сейчас?
Она почувствовала, как он пожал плечами.
— Не знаю. Наверное, потому что он всегда беспокоился о том, что думают о нем люди, что будет написано в учебниках истории.
— Он был великим человеком, Лайон. И чем больше я читала о нем, тем больше восхищалась им как военным. Но сейчас он для меня только старый мудрый человек, который любит своего сына и тоскует о давно почившей жене, уважает других людей и ценит свою собственность. Я права?
— Больше, чем думаешь.
Он полусидел в кровати, опершись о стенку и согнув ногу в колене.
— Знаешь, Лес был прав, — тихо сказал он.
Энди посмотрела ему в глаза.
— В чем прав, Лайон? — Она не хотела ничего знать, но спросила, потому что это нужно было Лайону.
— Он говорил, что генерал Майкл Рэтлиф ушел из армии и изолировался от общества по какой-то тайной причине.
Энди лежала неподвижно, боясь даже дышать.
— Он вернулся домой героем, понимаешь, но сам не считал себя таковым. Ты когда-нибудь слышала о сражении на реке Эйсна?
— Да. В нем одержал победу майор Эллайд, который служил под командованием твоего отца. Были уничтожены тысячи солдат против„ ника.
— И тысячи американских солдат.
— К сожалению, такова была цена победы.
— В глазах моего отца это была слишком высокая цена.
— Что ты хочешь этим сказать?
Лайон вздохнул и сел поудобнее.
— Он сделал непростительную ошибку в расчетах и послал целый полк в настоящую мясорубку. Такое часто случается. Офицеры рискуют жизнью своих солдат, чтобы получить очередное звание. Но только не мой отец. Он высоко ценил жизнь каждого вверенного ему человека. Когда отец понял, что случилось, он был вне себя от отчаяния. Он так и не смог простить себе ошибки, стоившей жизней многих и многих людей, ошибки, из-за которой осталось столько вдов и сирот…
— Но, Лайон, по сравнению с тем, что он сделал, один-единственный промах простителен.
— Для нас — да. Но не для него. Когда это сражение признали поворотным моментом в ходе войны, отец просто заболел. Его наградили. Считалось, что это великая победа,
— Но это несправедливо!
— Нет, он не считал, что предал страну, он предал тех людей, которые верили ему, для которых он был непререкаемым авторитетом. Он не примирился со своей совестью, поэтому вышел в отставку и поселился здесь, чтобы отгородиться от мира и от всего, что напоминало ему о лжи, с которой он жил.
Он замолчал. В тишине раздался голос Энди:.
— Никто не стал бы бросать в него камни. Он уважаемый человек, герой, лидер, появившийся в то время, когда он был нужен своей стране. На этой страшной, небывалой войне, среди всего этого хаоса ему просто могло оказаться, что он сделал ошибку.
— Это мы с тобой понимаем, что такое вполне возможно, ты и я, Энди. Когда я повзрослел настолько, что мог понять причину нашего отшельничества, я постарался убедить его в невиновности, но все было напрасно, — печально сказал Лайон. — Он так и умер, сожалея об этом единственном дне в своей жизни, словно других дней у него не было и вовсе. Ему было не важно, что подумали бы люди. Он осудил себя намного суровее, чем это мог сделать кто-то другой.
— Какая это для него трагедия. Он был таким милым человеком, Лайон. Таким удивительно милым.
— Он очень хорошо относился к тебе, — сказал он, немного помедлив, и погладил ее по голове.
— Правда? — Энди заглянула ему в глаза.
— Да. Он сказал мне, что у тебя очень красивая фигура.
— Яблоко от яблони, — рассмеялась Энди.
— И еще, — продолжал Лайон, — перед самой смертью он мне сказал, что если я такой безмозглый идиот, что отпускаю тебя, то я достоин того, чтобы тебя потерять.
— На что ты ему ответил…
— Не стоит повторять. Достаточно сказать, что у меня было неподходящее настроение.
— А сейчас?
— Сейчас я устал и хочу поспать. Только мне ужасно обидно тратить время на сон, когда ты рядом.
— Может, тебе будет чуточку полегче, если я скажу, что тоже хочу спать?
Чуть усмехнувшись, он поцеловал ее. Они сползли на подушки, и Лайон прижал ее спиной к своей груди.
— Мистер Рэтлиф, возможно, вы не отдаете себе отчета в том, где находятся ваши руки, — притворно сердито проговорила Энди.
— Отдаю, только я надеялся, что ты не заметишь.
— Не будете ли так любезны убрать их?
— Нет. Я уже сплю.
Надевая утром перед зеркалом серьги, Энди жмурилась от яркого света. Собственное отражение напоминало ей о прошедшей ночи. Руки ее слегка дрожали, и она даже не узнала своего лица: оно буквально сияло от счастья. Такого с ней еще не бывало.
Эта ночь могла бы казаться сладким сном, если бы Энди не чувствовала на своем теле напоминаний о ней. Кожа на груди слегка горела от прикосновения лица Лайона, которое к тому времени, когда он целовал ее, успело покрыться щетиной. Ее охватывала дрожь всякий раз, когда она вспоминала нежные ласки его губ и языка. На бедрах она до сих пор ощущала приятную тяжесть его тела.