Последнее искушение Христа
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду?
Арапчонок рассмеялся и приложил палец к губам.
– Ты хочешь меня покинуть? – спросил Иисус и почувствовал странное облегчение.
– Да, нам пора расстаться. Чему ты улыбаешься, Иисус Назорей?
– Ну что ж, в добрый путь! Я получил все, чего желала моя душа. Больше ты мне не нужен. Прощай!
– И это все, что ты хочешь сказать мне на прощание? Сколько лет я служил тебе верой и правдой, выполнял все твои прихоти. Неужели я не заслужил благодарности?
– Если
– О каких крыльях ты говоришь, безумец?
– Я говорю о моей душе.
Арапчонок усмехнулся:
– Так у тебя есть душа?
– Да, и она не нуждается ни в сторожах, ни в ангелах-хранителях. Она свободна.
Ангел-хранитель задрожал от гнева.
– Ничтожество! – Он схватил камень с земли, растер между ладонями в пыль и развеял по ветру. – Мы еще посмотрим, чья возьмет. – И, бормоча проклятия, направился к воротам.
Внезапно послышались крики, плач, конское ржание. Дорога в конце селения наполнилась беженцами.
– Все кончено! – кричали люди. – Иерусалим пал! Римляне захватили город!
Уже долгие месяцы длилась осада Иерусалима, но народ Израиля был уверен: Иегова не допустит гибели Святого города. В воротах каждой городской башни стоял ангел с мечом в руке. И вот…
Женщины выбегали на улицу, стенали и рвали на себе волосы. Мужчины взывали к Богу. Иисус увел в дом Марию и Марфу, запер ворота.
– Не плачьте, – сказал он. – На все воля Божья. Не отчаивайтесь. Время – это огонь. Каждый год Господь зажаривает на нем одного пасхального агнца. В этом году им стал Иерусалим, в следующем будет Рим, а еще через год…
– Остановись, равви, – взмолилась Мария. – Пожалей нас. Мы слабые женщины.
– Прости, Мария. Когда душа устремляется к Небесам, она забывает обо всем земном, забывает о сострадании.
Снаружи послышались шаги, чье-то прерывистое дыхание. В ворота постучали.
Арапчонок взялся за засов и насмешливо посмотрел на Иисуса.
– Ну как, открывать? – спросил он, давясь от смеха. – Это твои старые друзья, Иисус Назорей.
– Мои друзья?
– Сейчас увидишь. – Арапчонок усмехнулся и распахнул ворота.
На пороге стояли низенькие, сгорбленные, седые старцы. Они едва держались на ногах от усталости и, чтобы не упасть, опирались друг на друга.
Иисус шагнул им навстречу и остановился. Сердце его сжалось от невыносимой боли и сочувствия. Воздух наполнился запахом гари и гноящихся ран. Арапчонок уселся на скамью и насмешливо уставился на вошедших.
– Ты не узнаешь меня, равви? – обратился к Иисусу старик, стоявший впереди.
Иисус вгляделся в его лицо, пытаясь сквозь глубокие морщины разглядеть знакомые черты.
– Петр?! Ты ли тот камень, на котором
– Годы не знают пощады, равви.
– Не пеняй на годы! Пока мы сильны духом, плоть наша крепка. Ты ослаб душой, Петр. В этом все дело.
– Меня сломило бремя мирских забот. Я женился, нажил детей, был ранен, видел, как горит Иерусалим. Я простой человек, равви, и у меня слишком мало сил.
Иисус с сочувствием глядел на старого друга.
– Да, ты человек, и потому все это тебя сломило. В этом мире, чтобы выстоять, нужно быть и ангелом, и дьяволом одновременно. – Иисус повернулся к спутнику Петра, робко выглядывавшему из-за его спины: – Кто ты? Лицо твое обезображено. Нос отрезан. Как мне узнать тебя? Скажи что-нибудь, брат мой. Может, я узнаю твой голос.
– Равви, – прошептал уродец.
– Как! Неужели ты Иаков, старший сын Зеведея? Могучее тело, светлая голова!
– Перед тобой лишь то, что осталось от некогда крепкого судна. Страшный шторм потрепал меня. Поломал мачты, разбил борта. Жалкой развалиной возвращаюсь я в гавань.
– О какой гавани ты говоришь?
– О тебе, равви.
– Чем я смогу тебе помочь, Иаков? Мой двор не судовая верфь. Прости за горькую правду, но лучшая гавань для тебя теперь – дно морское.
Иисуса переполняли горечь и жалость. Он повернулся к следующему старцу:
– Как, ты, Нафанаил? Что с тобой стало? Где твои крепкие мускулы? Дряблое тело, отвислый живот, двойной подбородок. Впрочем, не тужи. С этим тоже можно подняться на Небеса.
Нафанаил рассердился:
– Слышать больше не хочу о Небесах. Мало того, что я лишился пальцев и ушей, потерял один глаз. Нет, ты еще одурманил нас сказками о величии, о Царствии Небесном. Но теперь мы прозрели. Я прав, Филипп?
– Что я могу сказать, Нафанаил? – отозвался низкий скрюченный старик, которого Иисус поначалу не заметил за спинами других. – Что я могу сказать, брат? Я виноват перед тобой за то, что уговорил последовать за нами.
Иисус покачал головой и взял Филиппа за плечо:
– Я гордился тобой, Филипп. Ты был лучшим из пастухов, ибо пас не овец – у тебя их не было, – но ветры, выгоняя их по ночам на пастбища. В своих мечтах ты разжигал огонь на вершине горы и кипятил молоко в большом котле, а после выливал на горные склоны, чтобы оно текло вниз, на равнину, и каждый бедняк мог вволю напиться. Все твое богатство было в твоей душе. А снаружи – бедность, одиночество, голод. Воистину ты был моим учеником. Но сейчас… Филипп, Филипп, лучший из пастухов, как ты пал. Ты думаешь только об овцах. Тебе хочется погладить их упругую шерсть, ощупать налитые бока. Ты погиб, мой бедный Филипп.