Последнее искушение. Эпилог
Шрифт:
Его сорокалетний помощник дослужился в ГРУ до майора и в таких делах имел большой опыт. Он недоумевающе взглянул на шефа:
— Неужто ее подозреваете?
— Ну конечно, нет! Но предосторожность не помешает.
— Тогда, как обычно: цветы? — догадливо спросил Алексей.
— А я не сказал? Молодец, что напомнил, — похвалил его шеф. — За что и ценю.
* * *
Юхновский с трудом оторвал свой взгляд от россыпи старинных сокровищ, разложенных
— Откуда у вас, Дашенька, этот филиал Оружейной палаты? Муж приобрел у кого-то из коллекционеров?
— Все это — фамильные драгоценности, накопленные за несколько столетий и переходившие из рода в род по наследству. Мой муж — прямой потомок князей Юсуповых, а по матери — бояр Стрешневых.
— Выходит, эти сокровища принадлежат ему, и он уполномочил вас их продать? — деловито уточнил Юхновский. — Необходима доверенность — иначе могут быть неприятности: ценность старинных ювелирных изделий очень велика!
— Не беспокойтесь, Лев Григорьевич! Весь этот клад принадлежит мне, — с улыбкой ответила ему Даша. — И мои права на него закреплены юридически — в старинной грамоте.
Поскольку у Юхновского изумленно округлились глаза, она объяснила:
— Там записано, что по традиции рода эти драгоценности переходят — из поколения в поколение — жене старшего сына, и имеется их опись.
— А вы, Дашенька, и есть жена старшего сына рода Юсуповых-Стрешневых, — догадавшись, констатировал олигарх. — Теперь, как говорится: нет вопроса!
Он еще раз бросил восхищенный взгляд на редкой красоты старинные украшения со множеством драгоценных камней и, приняв решение, сказал:
— Ну что ж, раз так — я готов их приобрести. Это хорошее вложение капитала. Вы готовы назвать требуемую сумму или желаете произвести их экспертную оценку?
Даша не спеша собрала и уложила в ларец свои драгоценности и, лишь после этого, ответила:
— Ни то, и не другое, Лев Григорьевич! Да, они сейчас принадлежат мне, но у меня есть сын и по традиции все это, — кивнула на ларец, — должно перейти к его будущей жене.
— Тогда для чего вы мне их показали? — непонимающе воззрился на нее он. — Чтобы я ими полюбовался?
— Что вы, разве я бы посмела ради этого оторвать вас от дел? Мне надо одолжить крупную сумму на полгода, и они, думаю, будут хорошим залогом.
— Вот как? Понятно, — Юхновский не скрывал, что разочарован. — Не знаю, право, что вам и ответить, Дашенька. Ведь я выдаю кредиты под большие проценты — это бизнес, а с вас мне их брать неудобно.
Но Даша ожидала такую реакцию и все продумала заранее.
— Почему же? Бизнес диктует свои законы, — находчиво возразила она. — И вы, Лев Григорьевич, можете оставить себе — в качестве процента — любой перстень. Ведь сами сказали: это хорошее помещение капитала.
Перстней было несколько, все они были тонкой работы
— Ну разве я могу отказать вам, Дашенька? Завтра же пришлю юриста оформить это, как положено. На меня вы всегда сумеете опереться, — горячо взглянув, многозначительно добавил он. — Не то, что на своего мужа!
* * *
Как свой человек в доме, Голенко знал о фамильных драгоценностях рода Юсуповых-Стрешневых. Чтобы завладеть концерном, надо было лишить Петра всех средств, в том числе и этого клада, представлявшего большую ценность. «Хорошо бы использовать нужду Дашки в бабках, чтобы умыкнуть у них и это богатство», — коварно подумал он и, зайдя утром за шефом, с деланной заботой предложил ей:
— Есть денежный мешок, который может отвалить нужные вам бабки, то есть денежки, как их сейчас называют. Столько — сколько захотите!
У Даши душа не лежала одалживаться у Юхновского, и она на всякий случай поинтересовалась:
— Что, и двести тысяч долларов может «отвалить»? Кто такой?
— И побольше может, — беспардонно соврал Дмитрий. — Он крупный барыга. Нахапал лимон зеленых и не знает куда девать! С охотой возьмет у вас желтизну и камушки.
— «Желтизну»? Это что такое? — не поняла его Даша.
— Золото, так его попросту называют. У вас этого добра навалом.
— Это добро, Митя, фамильные драгоценности и продавать их нельзя. Я могу их только заложить, — объяснила ему Даша. — Ведь этот тип потом не вернет.
— Да уж, лучше получить все разом. А почему нельзя их загнать, если беда?
Но Даша не сочла нужным продолжать этот разговор и лишь сказала:
— Нельзя и все! И потом, я уже договорилась об их закладе — сегодня это оформлю. Так что с долгами расплачусь и без помощи мужа.
«Вот и хорошо, — мысленно обрадовался Голенко. — Считай, желтизна и камни от них тоже уплыли! Надо сказать Петьке — это его окончательно подкосит. Но не сейчас, а попозже».
Весь день он крепился, но когда повез шефа домой, не удержавшись, бросил:
— Зря ты, старик, не дал Даше бабки! Она, чтоб отдать долги, заложила свои погремушки: те, что хранили твои предки.
От такой неожиданности Петр даже выронил из рук газету.
— Врешь! Кто сказал? Этого не может быть!
— Да она сама мне и сказала. А что такого? Зато отдала долги.
Лицо Петра исказила гримаса — как от сильной боли. Весь остаток пути он угрюмо молчал и лишь когда подъезжали к дому, с горечью произнес:
— Даша не должна была этого делать без моего согласия! Но я их верну — даже, если придется отдать последнее.