Последнее лето
Шрифт:
– Чего тебе, Барабанов? – спросил Батюк адъютанта, прервавшего своим появлением его мысли о Львове.
– Товарищ командующий, водитель просит разрешения заменить два ската. Новые привезли. Никуда в ближайший час не поедете?
– Пусть меняет. Не поеду. – Батюк посмотрел на Барабанова. – Генерал-лейтенант Серпилин сейчас приедет. Твой друг. Вспоминали с ним о тебе в Архангельском.
– Вы мне говорили, – хмуро сказал Барабанов.
– А сейчас опять вспомнил, как он пострадал тогда через твою дурость. Задержался, чтоб взять этот ваш хреновый бугор, и жену в живых не застал.
– Для
– А чтоб не помнил зла. Не только ты из-за него хлебнул, но и он из-за тебя. А то я знаю тебя; ты, черт, злопамятный!
– Я тогда злопамятный, когда не виноватый, – сказал Барабанов. – Обед на сколько человек заказать?
– Ни на сколько, – взглянул на часы Батюк. – С ними закончу, будем с начальником штаба работать, а там посмотрю, когда еще обед… Пойди встреть, – добавил он, услышав через открытое окно голоса.
Барабанов выскочил за дверь, а Батюк поднялся из-за стола и, быстро пройдясь взад-вперед по комнате, повел плечами, с удовольствием сознавая, что он еще крепок, здоров и неутомим. Встреча со старыми соратниками в новой для себя и для них роли радовала его.
Встретив вошедших, Батюк первому пожал руку Серпилину – тот и вошел первым, – а Захарова обнял со словами:
– С твоим командующим пять дней назад кефир пили, а с тобой как-никак почти полтора года не виделись.
Потом повернулся к Серпилину и оглядел его с головы до ног:
– Совсем хорошо выглядишь!
– Не только выгляжу, но и чувствую себя хорошо, товарищ командующий.
– Что нам и требуется! А то тут один товарищ опасался, как бы тебя к нам больного не выписали. А ты вон какой! Здоровей, чем был. Часом, не женился за это время?
– Пока нет.
– Звонил Львову, – повернулся Батюк к Захарову, – хотел вас принять вместе с ним. Но, к сожалению, спит. Поздно ложится… А он как у тебя, – теперь обращаясь уже к Серпилину, кивнул Батюк на Захарова, – подъема не просыпает?
– В чем, в чем, а в этом пока не замечен, – улыбнулся Захаров.
– Значит, после меня от рук не отбился, – сказал Батюк. – А то хуже нет: один уже встал, а другой только лег, один уже лег, а другой еще телефоны крутит. Все – не разом!
Он махнул рукой, перекрестив эту тему, и пригласил Серпилина и Захарова к своему рабочему столу.
– Докладывайте ваше решение. Как думаете наносить удар? Начнем с этого.
Серпилин разложил на столе поверх лежавшей на нем карты свою и стал докладывать предварительное решение, над которым работал штаб армии. В основном оно осталось таким, каким подготовил его Бойко, до приезда Серпилина.
Когда Серпилин закончил, Батюк задал несколько вопросов о деталях и спросил:
– Как оцениваете намеченный для вас участок прорыва? Действительно как наилучший во всей полосе фронта?
– За всю полосу фронта не берусь ответить, – сказал Серпилин. – А в полосе нашей армии считаем; выбран правильно. Но имеем дополнительное предложение. Разрешите доложить?
Это дополнительное предложение возникло у Серпилина вчера, когда он осматривал участок прорыва на своем крайнем правом фланге, на стыке
За разграничительной линией, перед соседом, в глубь немецкого расположения тянулась цепочка небольших высоток, по мнению Серпилина, очень для нас неудобных. Если все останется без перемен, то сразу же после прорыва правому флангу армии придется или наступать несколько километров под немецким фланговым огнем с этих высоток, или на ходу разворачиваться и брать их, теряя при этом темп.
Предложение Серпилина было – отодвинуть еще на два километра к северу разграничительную линию с соседом, так, чтобы правый фланг прорыва с самого начала охватывал эти высотки, не оставлял их вовне, а загребал внутрь.
Серпилин вчера прикинул все это вместе с Бойко и артиллеристами, вчерне спланировал, сегодня с утра ввел в курс дела Захарова и, едучи сюда, помня характер Батюка, считал: чем раньше доложим, тем лучше, пусть командующий фронтом почувствует себя причастным к этой идее с самого начала, с азов.
Батюк выслушал внимательно, не перебивал, как любил это раньше, вопросами. Молча постояв уже не над картой Серпилина, а над своей, на которой был нанесен передний край соседней армии, он быстро оценил выгоды, которые все это сулило. Схватил суть дела быстрей, чем в былые времена. Серпилин отметил это про себя.
– Соблазн большой, – оторвавшись от карты, сказал Батюк. – Поработайте сегодня над этим вариантом, а я завтра посмотрю на местности и решу. Соображения вашего соседа справа тоже послушаю. Как-никак хочешь вторгнуться в его полосу, два километра у него отобрать. А вдруг он заявит: «Дайте мне хотя бы часть тех силенок, что Серпилину подкидываете, и я сам правей этих высоток ударю». Что тогда? – Батюк усмехнулся. – На это, конечно, не пойдем, растопыря пальцы не воюем, но узнать соображения соседа следует. Тоже старый вояка.
– С вашего разрешения, прежде чем начинать работать, я сам к нему съезжу, – предложил Серпилин. – Поделюсь тем, что вам докладывал, и участок вместе посмотрим. А то до сих пор все мои наблюдения – с моих НП, в чужую полосу без спроса не залезал.
– Это можно, – сказал Батюк и на минуту задумался.
Предложение Серпилина казалось ему настолько разумным, что при взгляде на карту странно было, как оно не пришло в голову раньше. Одно дело – ты только прибыл, не разом во всем разберешься. А как предшественнику в голову не пришло? Думал все же с конца апреля! Направление удара выбрал верно, а подвинуть его еще чуть правей, как подсказывала местность, разграничительная линия между двумя армиями помешала. Мыслим иногда еще этими разграничительными линиями, как будто они что-то незыблемое. А ее надо подвинуть – и все.